Посланники мира

                                                    Глава 7
                   Это протестантский автобус? - Маргарита Бержерон

Я не могла остановить поток слез, глядя на маленький кусок кружева, подаренный мне женщиной из Канады. Каждый стежок в этом рукоделии был сделан с любовью, ибо он вышел из-под пальцев, которые некогда были согнуты и скрючены артритом. Госпожа Бержерон, жительница Оттавы (из Канады) была 68-летней католичкой, которая никогда не входила в протестантскую церковь. В течение двадцати двух лет она была жертвой артрита, мучившего ее, - такого ужасного, что она едва могла выстоять на ногах десять минут подряд. Ее муж, страдавший от болезни сердца, является гордым обладателем редкой медали, врученной ему канадским премьер-министром при уходе на пенсию после пятидесяти одного года службы в почтовом ведомстве. У них пятеро детей и двадцать три внука.

В нашей маленькой квартире в пригороде Оттавы зазвонил телефон. "Дорогая Мария, Матерь Божья, - взмолилась я. - Не дай ему умолкнуть, пока я подхожу".
Я вытолкнула себя из кресла и прижала руку к стене, чтобы удержаться, с болью передвигаясь к телефонному столику. Каждый шаг сопровождался прострелами боли в коленях и бедрах. Уже двадцать два года я была скручена артритом, и эта зима была самой тяжелой. Я не могла выбраться из дома. Сильный канадский мороз сделал негнущимися мои суставы так, что я не могла ходить. Даже такая простая вещь, как переход по комнате, чтобы ответить на телефонный звонок, требовала от меня больших усилий.
Я схватила свои четки и, наконец, дотянулась до телефона. Мой сын Гай, который жил в Бронвилле, Онтарио, сказал: "Ты знаешь Рому Мосса?"
Я отлично знала мистера Мосса. Он был так же сильно болен, как и я. Хирурги исправляли несколько дисков его позвоночника. Его спина не сгибалась, и он не мог садиться. "А в чем дело? - спросила я Гая, боясь самого худшего и даже высказав это вслух: - Мистер Мосс умер?"
Сейчас, когда я думаю об этом, все выглядит таким странным. Я никогда не считала, что какие-либо новости могут быть хорошими. Я всегда ждала плохих новостей. После того, как я в течение лет слышала от своего доктора: "Вам никогда не будет лучше, только хуже", я уверовала, что всем больным людям автоматически становится все хуже и хуже, пока они не умрут.
"Нет, мама, - с возбуждением сказал Гай, - мистер Мосс не умер. Он был исцелен! Он может ходить! Он может сгибаться! Он больше не инвалид!"
"Как же так?" - сказала я сердито. Вместо того, чтобы радоваться, я почувствовала угрозу. Почему он должен быть исцелен, когда мы, все остальные, продолжаем влачить убогое существование?
"Он поехал в Питсбург, мама, - пробормотал Гай в телефонной трубке, - на служение Кэтрин Кульман. Когда он был там, он исцелился. Почему бы и тебе не поехать в Питсбург? Может, и ты получишь исцеление".
Я уже слышала о Кэтрин Кульман и даже видела ее программу по телевидению, но я всегда полагала, что исцеление - это для кого-то другого, а не для меня.
"О, я слишком больна, чтобы просто выйти из дома, - сказала я. - Как я смогу проделать весь этот путь до Питсбурга?"
Гай рассказал мне о заказном автобусе, который каждую неделю курсирует от Броквиля до Питсбурга. "Давай позвоним и закажем для тебя место", - взмолился Гай.
Я чувствовала себя нехорошо. Только то, что я стояла у телефона и говорила с Гаем, одно это отнимало у меня все силы. Мое тело было скрючено и распухло от артрита уже так давно!
Я могла припомнить, как несколько лет назад мы играли на дне рождения одного из моих внуков. Маленькому мальчику завязали глаза и пустили его ходить по комнате; он ощупывал рукой людей и угадывал, кто это такой. Он опознал меня первой, поскольку суставы моих пальцев были ужасно распухшими, а сами пальцы скрючены, как когти.
Зачем был весь этот разговор об исцелении? Неужели Гай думал, что он знает больше, чем доктора, определившие, что мой случай безнадежен?
Я покачала в отчаянии головой. "Нет, Гай, не делай никаких заказов мест, - вдохнула я, - я поговорю с твоим отцом и дам тебе знать завтра вечером".
Я повесила трубку и с трудом доковыляла до своей качалки. Долгое время я сидела в слабо освещенной комнате, плача о том, что я старая, а боль такая сильная. Я пыталась вспомнить, когда мое тело было молодым, подвижным и красивым. Я могла вспомнить, как мы с Павлом впервые встретились и полюбили друг друга. Мы так подходили друг для друга - он был французским католиком, а я вышла из семьи шотландских католиков. Однажды вечером он робко протянул руку и коснулся тыльной стороны моей ладони, медленно сплетая свои пальцы с моими. Он любил дотрагиваться до моих рук, так нежно, мягко, касаясь моего сердца.
Теперь мне было бы не выдержать, если бы Павел касался моих рук: такой сильной была боль. Я была старой и скрюченной, словно высохший дуб на гребне скалистой горы. Я не могла припомнить то время, когда жила без боли. Боль сделала невозможным для кого-либо достучаться до моего сердца.
В тот вечер я говорила с Павлом о звонке Гая. После его отставки из почтового отделения у Павла развился флюид вокруг сердца. Это поразило его ноги так, что он тоже был частично парализован. Но Павел уговаривал меня поехать в Питсбург, он даже сказал, что хочет поехать со мной. "Мы не должны упустить это", - сказал он.
"Но это шестьсот миль, - заспорила я. - Я не знаю, смогу ли я выдержать эту поездку и тряску".
Павел кивнул. Он так хорошо понимал. Все же что-то в нем продолжало подталкивать меня. В конце концов, я согласилась поехать и на следующий день позвонила Гаю.
"Твой отец поедет со мной, - сказала я, - но прежде, чем ты забронируешь места, я хочу повидаться с мистером Моссом. Я хочу своими глазами увидеть, действительно ли он исцелен".

Гай приободрился и сказал, что он договорится, чтобы я смогла поговорить с мистером Моссом, который жил поблизости.
На следующий день, когда я прослушала рассказ мистера Мосса, я едва верила своим ушам. Это была самая фантастическая история, которую я когда-либо слышала. Госпожа Моди Филлипс организовала для него поездку в автобусе от Броквиля до Питсбурга. Там он посетил богослужение Кэтрин Кульман, проводимое в Первой пресвитерианской церкви, и был исцелен. Чтобы доказать это, он встал посреди комнаты, согнулся и коснулся пола. Он бегал, притоптывал ногами и вращал спиной во всех направлениях, чтобы показать, что его кости и суставы как новые.
Что касается меня, то самым невероятным было то, что он был исцелен в протестантской церкви. Я всю жизнь была римской католичкой. В Канаде во время моего детства отношения между католиками и протестантами были такими напряженными, что они порой угрожали начать войну друг против друга. Еще маленькой девочкой я была научена, что даже просто войдя в протестантскую церковь, я могу лишиться спасения, и у меня перехватывало дыхание, когда я проходила мимо протестантской церкви.
За все свои шестьдесят восемь лет я никогда не заходила туда. Теперь же мистер Мосс говорил мне, что он был исцелен в пресвитерианской церкви. Эта идея была выше того, что я могла выдержать.
"Дорогая Мария Богородица, как это может быть? Неужели Бог любит так же и протестантов?" Я содрогалась при одной мысли об этом. Все же нельзя было отрицать того, что случилось с мистером Моссом. Сначала он был инвалидом, и это очевидно так; теперь он совершенно здоров. Я с трудом сглотнула, сжав зубы, и кивнула мужу. Мы поедем.
Гай забронировал места. Автобус отходил в четверг утром.
"Должны ли мы сообщать священнику?" - спросил Павел.
"О нет, - живо возразила я. - Уже достаточно плохо то, что Бог знает, что мы собираемся в протестантскую церковь. Не хватает еще, чтобы и священник узнал об этом".
Это довлело над моим умом. Что случится, когда наши друзья-католики узнают, что мы сделали это? Все же я была убеждена, что мы должны ехать.
В четверг утром Павел встал рано. Но когда я попыталась встать, я закричала от боли. Обычно мой артрит мучил меня то в одном месте, то в другом. В то утро, однако, это была сильная боль во всем теле. Каждый сустав был в огне. Все, что я могла делать, это лежать в постели и плакать.
Павел вышел из ванной и стоял рядом с постелью - совсем беспомощный. Когда у меня была боль в ноге или колене, я иногда растирала их, чтобы облегчить боль. Но в то утро любое движение, любое прикосновение вызывало всплески жидкого огня, который бежал внутри меня. Никогда боль не была такой мучительной. От слез намокла подушка под моей головой, и я не могла их даже вытереть, потому что руки болели очень сильно. Пальцы были скрючены вокруг пачек салфеток "Клинекс", которые я взяла в руки прошлым вечером, чтобы мои пальцы не сжались в кулаки. И сейчас их нельзя было открыть и рычагом. Я хотела умереть.
"Я не могу ехать, - сказала я Павлу, всхлипывая, - Бог не хочет, чтобы я поехала в ту церковь. Это Его суд надо мной за то, что я только подумала об этом ".
"Это не так, мама, - сказал Павел почти что жестким голосом. - Бог хочет, чтобы ты исцелилась. Он не стал бы делать ничего подобного, что сейчас с тобой происходит. Ты должна встать".
"Я не могу поехать. Я не могу ходить, не могу даже вылезти из постели. Я ничего не могу делать. Это мучает меня до смерти".
"Ты должна встать, мама, - умолял Павел. - Бог не хочет, чтобы ты лежала здесь и умирала. Попытайся. Пожалуйста, попытайся".
Двигать суставами было словно колоть лед на реке. При каждом движении что-то щелкало. Боль была нестерпимой, но я сгибала и разгибала суставы, пока, наконец, не сумела подогнуть ноги к краю постели. С помощью Павла я встала на ноги. Мы потрудились, чтобы разжать пальцы.
"Теперь надевай платье, мама, - сказал Павел. - Мы не должны опоздать на автобус".
Одеваться было ужасно тяжело, а надеть пояс было невозможно. Я опять начала плакать.
"Продолжай попытки, мама, - сказал Павел, - продолжай попытки. Это может быть твой последний шанс исцелиться".
"Ты думаешь, я могу пойти без пояса? - плакала я. - Но это будет неприлично".
Но Павел продолжал умолять, и я, в конце концов, была готова идти - без пояса. Мы направились к автомобилю и поехали к тому месту, где стоял автобус.
На парковочной площадке жена Гая представила нас госпоже Моди Филлипс, представительнице мисс Кульман в Оттаве. Она была приветлива и дружелюбна. Она вышла и протянула мне руку. Я отдернула свою руку. "Извините, - сказала я, - но я не могу с кем-либо обмениваться рукопожатиями. Если кто-то коснется меня, я упаду в обморок от боли".
Она улыбнулась, и я почувствовала, что она понимает. Это помогло. И все же страх общения с протестантами снова напал на меня.
Я повернулась к Павлу: "Я должна была бы сначала пойти в церковь и исповедать этот великий грех священнику; тогда я не чувствовала бы себя так скверно".
Гай нечаянно услышал это. "Мама, - сказал он, - даже если мне придется вносить тебя на руках, ты сядешь в этот автобус".
Я сдалась, и госпожа Филлипс с водителем помогли мне подняться. Каждый шаг, каждое прикосновение заставило меня кричать, но, наконец, я была в кресле рядом с Павлом. А впереди было путешествие в шестьсот миль.
Когда автобус отправился, госпожа Филлипс ходила взад и вперед по проходу, беседуя, отвечая на вопросы и служа людям, и заботилась о нас, как пастух заботится об овцах. Всякий раз, когда она проходила мимо меня, я останавливала ее. У меня было так много вопросов.
Многие из сидевших в автобусе уже ездили на эти служения. Немного погодя они начали петь. Я никогда не слышала такого пения. Автобус был словно церковь, катящая по стране, но это была церковь другого вида, чем те, что я посещала раньше. Я беспокоилась и цеплялась за мисс Филлипс, когда та проходила.
"Это протестантский автобус", - прошептала я.
"Нет, - засмеялась она, - это автобус Иисуса. Обычно с нами едут несколько католических священников. Они даже ведут нас в песнопениях".
"Католические священники в протестантском автобусе? - спросила я. - Как это может быть?"
Миссис Филлипс усмехнулась. "Автобусу все равно, протестантка вы или католичка. Иисусу тоже все равно".
"Но мы едем в протестантскую церковь в Питсбурге, - возражала я, - как они будут там молиться? Как я должна молиться? Могу ли я молиться так, как я это делаю у себя в церкви?"
Госпожа Филлипс была такой мягкой, такой терпеливой, такой понимающей. После шести или семи серий подобных вопросов она встала на колени рядом со мной. "Миссис Бержерон, - сказала она, - вы верите, что есть только один Бог для всех нас?"
Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Я не хотела. Я не хотела бесчестить свою веру, свою церковь, своих священников. Они все так много значили для меня! Но как могла я объяснить это доброй женщине, в которой сияла сама любовь? "О да! - сказала я. - Я верю в одного Бога для всех нас. Я молюсь Марии Богородице, но я люблю Бога. Я знаю, что только Бог может исцелить меня".
"Тогда просто доверьтесь ему, - сказала она. - Бог любит вас, но Он не может сделать для вас много, когда вы задаете столько вопросов. Почему бы просто не откинуться на сиденье и не позволить Святому Духу послужить вам? "
Я начала понемногу расслабляться, хотя и не была уверена, кто такой Святой Дух. После пересечения границы с Соединенными Штатами я даже погрузилась в сон.
Я не знаю, как долго я дремала. Я была в полусонном состоянии, когда случайно взглянула на свои ноги. Каким-то образом во время дремоты я положила одну лодыжку на другую, словно на скамеечку для ног. Этого не могло быть! Прошли годы с тех пор, как я могла скрещивать ноги. Я заморгала глазами и посмотрела снова. Мои ноги были скрещены. И что еще более замечательно - не было боли. "Что происходит?" - выпалила я.
Павел посмотрел на меня. У него было странное выражение лица. Я была слишком возбуждена, чтобы заметить, что с ним творится что-то особенное. "Что ты сказала?" - пробормотал он, заикаясь.
Затем я обратила внимание на свои руки. Мои пальцы, которые были скрюченными и узловатыми, выпрямились. И боль из них тоже ушла. "Что происходит? " - сказала я снова.
"В чем дело, мама? " - спросил Павел опять.
"Послушай, - прошептала я, - но никому не говори. Они подумают, что я что-то придумываю".
"Придумываешь что?"
"Посмотри на мои ноги, - прошептала я, - посмотри, мои лодыжки скрещены, и боли нет. И взгляни на мои пальцы. Мои руки больше не болят, а пальцы выпрямляются, как у маленькой девочки. Я исцеляюсь еще до того, как доехала до Питсбурга! Я исцеляюсь в этом протестантском автобусе!"
Павел снял очки. Его глаза были полны слез. Вначале я подумала, что он плачет обо мне, но затем я почувствовала, что происходит что-то иное. "Что с тобой такое?" - спросила я.
"Что-то творится со мной, - сказал он, и его слова цеплялись одно за другое. - Когда ты спала, я задремал. Когда я проснулся, я почувствовал тепло словно волна жара, которая проходила сквозь мою грудь и вниз к ногам. Она была такой сильной, что я с минуту не мог видеть. Я ослеп. Затем проснулась ты. Зрение вернулось. И я думаю, что я исцеляюсь".
Тут автобус свернул с автострады, чтоб мы могли подкрепиться. Миссис Филлипс подошла к нашим креслам. "Мы собираемся остановиться и выпить чашечку кофе, - сказала она. - Позвольте мне помочь вам встать на ноги".
"Мне не нужна помощь, - сказала я, смеясь от радости и не заботясь о том, что меня кто-то услышит. - Я могу ходить! Я могу подняться и спуститься по лесенке сама!"
Я встала на ноги и пошла по проходу, а мой муж шел сзади. Затем я спустилась на площадку для парковки.
Все люди сгрудились вокруг меня. "Миссис Бержерон, - говорили они, - что с вами случилось?"
"Я не знаю, что случилось, - сказала я, чувствуя, что радость просто выплескивается из меня. - Но я не чувствовала себя так хорошо в течение двадцати двух лет".
Вечером в четверг мы были уже в отеле в Питсбурге. Ровно месяц назад я ходила к своему доктору и просила его дать мне что-то против боли. "Посмотрите на мои пальцы. Они так сильно болят, что я не могу спать ночью".
Он был нежен, но тверд. "Миссис Бержерон, мы ничего не можем сделать. Моя родная мать умерла от той же болезни. Мы, врачи, ничего не можем сделать, лишь только дать вам таблетки для успокоения боли". И он дал мне таблетки. Таблетки утром, таблетки перед едой, таблетки вечером. И каждый раз, когда я глотала таблетку, я проглатывала одиннадцать центов.
В тот вечер в Питсбурге я оставила таблетки в чемоданчике. Я не приняла ни одной таблетки и заснула в ту же минуту, как положила голову на подушку. Я никогда не спала таким здоровым сном. Более двадцати лет я могла спать лишь на животе или на спине, но в тот вечер я спала на боку, свернувшись калачиком, как маленькая девочка.
Я проснулась в четыре часа утра. В гостиничном номере было тепло, когда я выскользнула из постели, чувствуя себя моложе и здоровее, чем за все годы. Я едва могла дождаться, когда нужно будет идти на "служение с чудесами", хотя оно и было в протестантской церкви.
Прошлым вечером миссис Филлипс сказала мне, что она почувствовала, что я исцелилась в автобусе, когда сказала: "Я люблю Бога и знаю, что только Он может исцелить меня". Она процитировала стих из Писания:
"Они победили его кровью Агнца и словом свидетельства своего" (Отк. 12:11). Но не важно, когда это произошло. Все, что я знала, это то, что я, как и мистер Мосс, уже не тот человек, что прежде. И Павел был уже не тот. Его боли в сердце прошли, и он чувствовал себя совершенно по-новому. Мы были здоровы.
Нам сказали, что часто людям приходится ждать часами у церкви, прежде чем откроются двери. Я раньше боялась, что мои ноги не выдержат, если мне придется стоять так долго, и я принесла табуретку, чтобы сидеть. Но так получилось, что она мне не понадобилась. Я стояла у Первой пресвитерианской церкви три с половиной часа в центре города, надеясь найти кого-нибудь, чтобы отдать ему табуретку. Прошли годы с тех пор, как я могла стоять более десяти минут; теперь же я стояла часами, постоянно радуясь и держа табуретку в руке.
Наконец двери распахнулись, и люди хлынули внутрь. Мисс Кульман вышла на сцену, и служение началось с прославляющей музыки. Через несколько минут она остановила пение и сказала: "Я знаю, что здесь есть леди из Оттавы, которая была исцелена в автобусе".
Она говорила обо мне. Мы с Павлом приняли ее приглашение выйти на сцену. Я забыла, что я была в протестантской церкви. Я даже забыла, что я стою перед двумя с половиной тысячами людей. Я почувствовала особую любовь мисс Кульман ко всем людям, таким как я, и прежде чем я осознала это, я уже отвечала на ее вопросы, притоптывала ногой, хлопала в ладоши и сгибалась, доставая до пола на виду у всех.
Поскольку я была первой, кто вышел на сцену, я не знала, что порой случается, когда мисс Кульман молится за людей. Она протянула руку и положила ее мне на плечо, и внезапно я ощутила, что я падаю. "О нет, - подумала я. - Как может такая пожилая женщина, как я, падать перед всеми этими людьми?"
Но я не могла удержаться. Это было так, словно небеса распахнулись, и сам Бог протянул руку и коснулся меня. Я была рада, что там был крепкий мужчина, который подхватил меня прежде, чем я свалилась на пол. Иначе, я думаю, я провалилась бы сквозь эту протестантскую сцену прямо в подвал. Он легко опустил меня на пол.
Я поднялась на ноги, удивленная, что не было боли в моем теле. "Спасибо, - сказала я мисс Кульман сквозь слезы. - Большое вам спасибо".

"Не благодарите меня, - засмеялась она. - Я никакого отношения не имею к этому. Я даже не знаю вас. Вы были исцелены прежде, чем приехали сюда. У меня нет силы. Только у Бога есть сила. Благодарите Его".
Я вернулась на свое место и начала благодарить Его. Люди пели, как и в автобусе. Только на сей раз мне было все равно, что большинство из них - протестанты. Я тоже хотела петь. Поскольку я не знала слов песен, я прислушивалась к женщине рядом со мной и пела вслед за ней. Я знаю, что это звучало ужасно, поскольку я все время отставала от людей на полфразы, но я не могла удержаться - и это не играло никакой роли. Я была так счастлива! Когда люди вокруг меня подняли руки, чтобы восхвалять Бога, я подняла тоже. Впервые за двадцать два года я могла поднять руки, и на сей раз в поклонении. И я продолжала петь - опаздывая на одно предложение - подняв руки, плача и восхваляя Бога за мое исцеление.
Было два часа утра, когда мы вернулись в Броквиль. Гай стоял в дверях своего дома, когда мы подъезжали к его крыльцу. "Мама, с тобой все в порядке?" - спросил он, когда я вышла из машины, на которой мы приехали от автобусной стоянки.
Все его друзья, ждавшие у него дома, собрались вокруг нас. "Не спрашивай ее, просто посмотри на нее! - закричали они Гаю. - Посмотри на нее! Она исцелена! Бог исцелили ее!" Я танцевала в гостиной посреди ночи. "О, мама", - сказал Гай, обнимая меня. Он плакал, и люди вокруг плакали. Но не я. Я танцевала.
Когда я пришла домой, хотя уже было почти три часа, я позвонила своей дочери Джинн. "Я исцелена! - кричала я в трубку. - Я исцелена!"
"Мама? - ответила она сонным голосом. - Что ты говоришь?"
"У меня больше нет артрита, - смеялась я. - Обзвони всех, расскажи всем. Я больше не больна".
Было уже пять часов, когда я, наконец, легла в постель. Я была на ногах двадцать четыре часа, но и при этом я чувствовала себя полной молодости и силы. И Павел тоже. На следующий же день он пошел на поле для игры в гольф с Гаем и сыграл с ним пять партий. Вот так дела! Бог был так добр к нам.
В воскресенье после обеда один из наших сыновей, Пьер, его жена и трое детей пришли к Гаю, чтобы посмотреть, действительно ли я исцелена. Лицо Пьера расплылось в широкой улыбке, когда он обошел вокруг меня, пристально разглядывая под разными углами. "Мама, ты исцелена. Теперь ты доживешь до старости, если только тебя не задавит грузовик. И даже тогда я буду больше бояться за грузовик, чем за тебя".
Одна из моих внучек, маленькая Мишель, пропищала: "Бабуля, когда ты была в Питсбурге, я пошла в Католическую школу, подняла руки и сказала: "Иисус Христос, вылечи мою бабушку". Он так и сделал".
Мой семилетний внук вступил в разговор: "Теперь, бабуля, ты не будешь ходить как пингвин".
Но Бог сделал еще кое-что. Он не только исцелил мое тело, Он поработал над моим характером. Как и многие люди, живущие с болью, я стала раздражительной и тяжелой в общении. Я не осознавала этого, пока не услышала, как моя невестка говорила с Джинн по телефону. "Произошло еще одно чудо, - сказала она, - мама не только исцелена от артрита, но она не ворчит больше. Что-то необычайное произошло внутри нее".
В воскресенье утром я повела всю свою семью в Церковь Святого сердца. Когда я пришла туда, я сказала священнику: "Отец, Бог исцелил меня от артрита".
Я хотела, чтобы он по-настоящему понял это, поэтому в следующее воскресенье я вручила каждому из священников по экземпляру книг мисс Кульман.
Спустя две недели я пошла к своему доктору. Когда я вошла в офис, медсестра воскликнула: "Почему? Миссис Бержерон, что случилось с вами? Вы так хорошо выглядите!"
Спустя несколько минут доктор вошел в приемную. "Эй, доктор, - сказала я, - у меня больше нет артрита. Посмотрите на мои руки. Посмотрите на мои колени. Смотрите! Я хожу".
Он стоял посреди комнаты, наблюдая, как я хожу. Затем он взял мои руки и обследовал пальцы и запястья. "Я знаю, что вы думаете, - засмеялась я. - Вы думаете: "Отлично, у миссис Бержерон больше нет артрита, но вместо него у нее поехала крыша".
Он рассмеялся и пригласил меня в свой офис. "Нет, я не думаю, что у вас сумасшествие, - серьезно сказал он. - Ваша болезнь была безнадежной, неизлечимой. Теперь вы здоровы. Я не понимаю этого".
Я покопалась в своей дамской сумочке и вытащила одну из книги мисс Кульман. "Почитайте это, доктор, - сказала я. - И вы пошлете всех своих пациентов в Питсбург. А затем вам придется уволиться и найти другую работу".
Он снова засмеялся, взял книгу и положил руку мне на плечо. "Это сделало бы меня счастливейшим человеком в мире, - сказал он. - Просто если бы я смог увидеть, что все мои пациенты так же здоровы, как и вы".
В следующем месяце мы с Павлом снова сидели в автобусе, отправлявшемся в Питсбург. Теперь здесь были семнадцать членов нашей семьи и некоторые друзья. В автобусе был и молодой католический священник, и всю дорогу до Питсбурга мы пели гимны и восхваляли Бога.
"Вы работаете на мисс Кульман?" - спросила меня одна женщина.
"Нет, - ответила я, - я работаю на Бога".
Прежде я всегда боялась, когда хотела просить о чем-либо Бога. А потому, вместо того, чтобы идти к Иисусу, я шла к Марии, Матери Божьей, и просила ее походатайствовать за меня. Теперь я понимаю, что Бог так сильно любит меня, что мне больше не надо Его бояться. Когда я молюсь, я говорю: "Боже, это я, миссис Бержерон". И Он всегда оставляет Свои дела, что бы Он ни делал, и слушает. Вот такой Он Бог. 

              Глава 8 - Исцеление - это только начало - Дороти Дэй Отис

Среди гостей на моей еженедельной передаче "Я верую в чудеса" были врачи и бармены, знаменитые преподаватели и маленькие дети, манекенщицы и домохозяйки. Все они были по-особому затронуты Иисусом и свидетельствуют об изменившейся жизни. Однако некоторые из гостей волнуют меня так же сильно, как и те профессиональные артисты эстрады и телевидения, которые забыли свое искусство, и сквозь слезы подлинного благодарения делятся с миром тем, что Иисус сделал для них. Такое произошло и с Дороти и Доном Отис, когда они появились на моей программе в студии CBS в Лос-Анджелесе. Дороти Дэй Отис руководит одним из самых преуспевающих голливудских агентств по поиску талантов. Она представляет ведущих артистов кино, театра и телевидения. Дон руководит процветающим рекламным агентством. Они хорошо известны и весьма уважаемы в артистических кругах Голливуда. "В течение лет мы с Доном появлялись на телевидении, - сказала Дороти, - но единственное осмысленное шоу, которое мы когда-либо делали, - это программа Кэтрин Кульман". И это потому, что они делали его полностью ради Иисуса.

Я думала, что это естественно - чувствовать себя плохо. Я никогда не чувствовала себя по-настоящему хорошо и с течением лет убедилась, что мое здоровье ухудшается. Я быстро уставала, у меня были постоянные боли в спине, и я пыталась игнорировать это. Но я не могла игнорировать свой желудок, который яростно реагировал почти на все, что я ела. Я жила на большом количестве прессованного творога, сладкого крема (из яиц и молока) и концентрированного желе "Джелло", и я не могла даже смотреть на обычную пищу.
Когда же боль стала нестерпимой, я пошла к докторам. Несколько терапевтов осматривали меня, и все поставили диагноз моей напасти - "острая болезнь живота", - заболевание, которое, похоже, является постоянным спутником многих, вращающихся в голливудских кругах. Доктора прописали таблетки, которые я преданно принимала, но мне не стало лучше.
В течение лет я ходила с болью в спине, с болями при повороте шеи, без силы и аппетита, проводя большую часть выходных в постели. Иногда я выражала свое удивление, не связаны ли мои проблемы с животом и слабое здоровье с болями в спине, с моей особой походкой и с тем фактом, что мои каблуки неодинаково скашивались. Но врачи лишь смотрели на меня и качали головами; и посылали меня от одной аптеки к другой за новыми таблетками.
В колледже я специализировалась на драме, а затем продолжила карьеру в моде и на телевидении. В течение двух лет я жила в Сан-Франциско, ведя собственную программу с интервью и кулинарией на телевидении, и была ведущей при показе воскресного послеобеденного телефильма. Позднее я переехала в Лос-Анджелес, где работала в модельном бизнесе и на телевидении.
Каждое утро я вставала в 5.30, чтобы вовремя успеть в отделение макияжа и на укладку волос. И весь день я была перед прожекторами, камерами или работала с людьми. Поздно вечером я буквально падала в постель. С моим напряженным графиком я и не думала, что есть что-то необычное в том, что я все время чувствую себя полностью истощенной. В конце концов, казалось, что все вокруг меня чувствуют то же самое.
Спустя шесть месяцев после приезда в Лос-Анджелес я встретила Дона Отиса. Его образование было сходно с моим - артист радио и телевидения, диск-жокей, режиссер программы, а теперь - владелец рекламного агентства.
Я была приглашена в офис Дона, где у меня взяли интервью для телерекламы. Когда я ушла. Дон обратился к сотруднику и импульсивно сказал: "Именно на этой девушке я собираюсь жениться".
"О, действительно? - спросил его друг. - Как ее зовут? "
Дон не знал, и ему пришлось пойти в приемную и выяснить это у секретарши. Вернувшись, он улыбался: "Ее зовут Дороти Дэй, и я все еще думаю жениться на ней ".
Спустя год я заболела - как обычно - но мы должны были пожениться. Дону пришлось делать все приготовления, включая получение разрешения на использование прекрасного зала "Мишен Инн" в Ривер-сайде для церемонии бракосочетания.

В то время я была членом пресвитерианской церкви и изредка бывала на служениях. Дон был методистом, который никогда не ходит в церковь. "Формальные христиане" - вот кем мы были. Дон, будучи более искренним, оглядывается назад и говорит, что мы были "гнилыми христианами".
Несмотря на мое плохое здоровье и полное отсутствие духовности у обоих, мы преуспевали в избранных нами профессиях. Рекламное агентство Дона процветало, а я постоянно появлялась на телевидении. Затем, когда я уже думала, что научилась жить со своим слабым здоровьем, начало ухудшаться здоровье Дона.
Он много курил с пятнадцати лет, и внезапно после всех этих лет у него возникли проблемы с дыханием. Он мог делать лишь короткие вдохи, и мало-помалу ему пришлось сокращать свою физическую нагрузку.
Он даже не мог подняться по крутому склону за нашим красивым домиком, разместившемся на холме.
Обследование выявило ужасную болезнь - эмфизему. Лечения не существовало. Дон был так подавлен, что даже не думал прекращать курить. Он полагал, что раз у него эта болезнь, то ничего не изменится оттого, что он бросит курить.
В 1966 году Харольд Чайлз, ведущий голливудский агент, предложил мне работу по представлению детей для драматических ролей и рекламных роликов. Они с Доном полагали, что годы работы на телевидении подготовили меня для новых обязанностей. Это означало освоение новой области деятельности в моей профессии, и я была в восторге. Когда мистер Чайлз умер, я выкупила агентство из его имущества и внезапно оказалась в бизнесе как руководитель одного из самых успешных голливудских агентств по подбору талантов.
Затем стало рассыпаться мое собственное здоровье. При росте в 5 футов и 9 дюймов (175 см) мой нормальный вес составлял 130 фунтов (59 кг). Но я начала худеть. Я отвернулась от всякой еды, даже от прессованного творога, и мой вес быстро упал до 110 фунтов (50 кг). Я выглядела как скелет и снова начала обходить кабинеты врачей. Но никто из них не мог помочь мне. Я заставляла себя ходить на работу, хотя и чувствовала себя ужасно. Только моя любовь к работе поддерживала во мне жизнь.
Один наш близкий друг посещал богослужения Кэтрин Кульман. Он побуждал час с Доном сходить туда, уверенный, что если мы пойдем, то будем исцелены. Идея о Боге не очень-то интересовала меня, но я купила книги мисс Кульман и прочла их. Дон их также читал. Они были исключительно интересны и даже заставили меня заплакать. Но когда приближались выходные, в которые мисс Кульман должна была приезжать в наш город, я предпочитала валяться в постели, чем посетить служения.
"Однажды мы доберемся до зала "Святыня"", - продолжала я говорить своему приятелю-энтузиасту. Но у нас ушло три года, чтобы сдержать это обещание.
Мы с Доном посетили наше первое "служение с чудесами" в январе 1971 года. И даже теперь я с трудом могу описать мои чувства, когда я ждала перед залом "Святыня" его открытия. Несколько тысяч людей толпились около дверей, но это не были посторонние люди, а друзья, которых мы не встречали раньше. Это напоминало огромный семейный совет. Здесь была такая любовь друг к другу, такое сострадание к больным? Все с радостью думали о том, что с ними должно произойти. Еще до того, как открылись двери, мы с Доном поняли, что здесь был Бог.
Мы вернулись в следующем месяце. Я сидела в зале, плача о происходящих исцелениях и молясь о больных людях вокруг меня. Впервые в жизни я чувствовала присутствие любящего Бога, который проявлял заботу и касался людей в их немощи, и исцелял их.
Но я не была исцелена. Мои боли в спине стали более сильными. И что еще хуже, моя шея стала такой жесткой, что я не могла повернуть голову: приходилось поворачивать всю верхнюю половину тела. Я ходила, словно одна из египетских мумий в старых фильмах ужасов.
В марте 1971 года я пошла к ортопеду-хиропрактику доктору Ларри Хиршу. Он провел предварительный осмотр, а затем дал направление на рентген позвоночника.
Когда я вернулась в его офис спустя несколько дней, он держал в руках мою рентгенограмму. "Посмотрите-ка на это", - сказал он мне. Даже для моего неопытного глаза было очевидно, что мой позвоночник не проходит через центр спины. Доктор Хирш определил, что большие отложения кальция в каждом позвонке - это развивающийся артрит. И словно этого было недостаточно, моя тазовая кость была смещена, что делало мою правую ногу короче левой на один дюйм (2,5 см).
Это объясняло некоторые из моих проблем - почему туфли скашивались неодинаково, почему шея была такой жесткой и почему нижняя часть спины все время болела. Доктор Хирш также сказал, что мои проблемы с животом могли быть вызваны давлением на нервы.
Я припомнила, что когда я училась в Университете штата Айовы, я однажды тяжело упала на лед. Медсестра из студенческого городка перевязала нижнюю часть моей спины, но боль продолжалась еще долгое время после этого случая. Доктор Хирш сказал, что это могло быть началом моих проблем.
"Вы должны быть в постели, - сказал он. - Большинство людей с подобными болезнями даже не могут двигаться".
Он измерил мои ноги и вставил подкладку в правую туфлю. "Если не будет улучшения в течение недели, то вам нужно будет пойти к специалисту", - сказал он.
Была пятница. Я ушла от врача обескураженной, пообещав вернуться в понедельник для еще одного обследования.
В воскресенье мы с Доном поехали в Лос-Анджелес, чтобы посетить "служения с чудесами" в зале "Святыня". Простояв у дверей более двух часов, мы устремились занять места. При одышке Дона и моей шаркающей походке нам пришлось довольствоваться местами на балконе, в пяти рядах от стены. "Есть что-то хорошее в том, что мы сели так высоко, - сказал обессилевший Дон, - по крайней мере, мы ближе к небесам".
В начале собрания я начала рассказывать Богу о всех своих делах, словно Он не знал о них. То и дело во время проповеди мисс Кульман я начинала молиться. Затем я услышала, как мисс Кульман сказала: "Кто-то на балконе был исцелен от болезни живота. Вы не ели в течение долгого времени".
Я почувствовала, как мое дыхание стало частым и неглубоким, словно это была гипервентиляция. "Этот человек также исцеляется от болезни в спине", - добавила мисс Кульман.

Мое дыхание все учащалось, пока я не обрела над ним контроль. Я хватала ртом воздух и в то же время начала бесконтрольно всхлипывать. Я знала, что это привлекает внимание, но ничего не могла поделать. И вот в это время огромное облако тепла опустилось на меня, словно одеяло в холодный день.
Мое сильное всхлипывание испугало Дона. Он пытался помочь, но не мог говорить. Он дал мне свой носовой платок, и когда я повернулась, чтобы взять его, он почти закричал: "Ты повернула голову! Посмотри на меня, Дороти! Ты повернула голову!"
Это было правдой. Я не осознавала этого, но моя шея стала мягкой, гибкой. Все еще тяжело дыша и всхлипывая, я начала крутить головой в обе стороны, затем стала быстро наклонять ее назад и вперед. Вся боль ушла. Я вышла в проход и направилась к служительнице.
"Я исцелена", - сказала я, всхлипывая.
Женщина очень спокойно посмотрела на меня: "Почему вы так решили? "
Я была почти в истерике, качая головой и хватая ртом воздух. "Я могу поворачивать шею, - выпалила я. - И мой желудок был тоже исцелен".
"Ваш желудок? - сказала она. - Как вы можете определить, что ваш желудок был исцелен?"
Я не знала. Я даже не подумала об этом. Слова сами выходили из меня вместе со слезами. "Я просто знаю, - настаивала я. - Если я могу двигать головой, то я знаю, что Бог исцелил и мой желудок".
Женщина, убеждаясь, улыбнулась. Она взяла меня за руку и помогла мне спуститься по ступенькам в партер. На сцене была длинная очередь людей, ожидающих, когда можно будет свидетельствовать о своем исцелении. Я встала в очередь, все еще всхлипывая.
"Где же Дон?" - внезапно вспомнила я. Я осмотрелась в этом море лиц, пытаясь обнаружить его. Затем я увидела его, он шел по проходу, держась за руку помощника. Он тоже всхлипывал. Заметив меня, он начал тут же смеяться. Мы взяли друг друга за руки.
"Я тоже был исцелен, Дороти, - сказал он. - Это облако тепла сошло на меня, когда ты ушла. Я заплакал. Затем я осознал, что могу нормально дышать. Смотри! - сказал он. - Впервые за восемь лет мне не нужно делать эти крошечные вдохи". Он смеялся и плакал одновременно, но дышал нормально.
И тут мисс Кульман пригласила нас с Доном выйти вперед. Что-то произошло внутри Дона. Не только в его легких, но в его душе. Я смогла понять это, когда он встал у микрофона, глубоко дыша; и радость светилась на его лице. Мисс Кульман пыталась задавать ему вопросы, но он только мог сказать: "Смотрите! Я могу дышать!"
Осознав, что много информации от нас не получишь в нашем истерическом состоянии, она возложила на нас руки и начала молиться. Я почувствовала, как Дон взял меня за руку, и следующее, что я поняла, - мы оба лежим на полу. Я ничего не слышала. Не было никаких чувств, просто восхитительное тепло и покой, сошедшие на нас. Я смутно помню, как мисс Кульман сказала: "И это только начало. Ваша жизнь будет полностью изменена, начиная с этого момента".
О, как она была права!
Я понимаю, глядя теперь на тот момент, что прикосновение Божье сделало гораздо больше, чем исцеление тела. Все же потому, что физическое исцеление было таким сенсационным, потребовалось время, чтобы осознать то гораздо более глубокое, внутреннее изменение, которое произошло тогда же.
Когда мы добрались до дома в тот вечер, вся боль из нижней части спины ушла. Первое, что я сделала, - я убрала подкладку из туфли. Дон был так окрылен своими "новыми" легкими, что мы поднялись по крутому склону за нашим домом. В течение долгого времени он не мог делать этого. Затем мы съели обед с большим бифштексом. Это был первый бифштекс, который я ела в течение последних лет.
На следующее утро я пошла к доктору Хиршу. Он только посмотрел на меня и сказал: "Что случилось?"
Я не очень хорошо знала доктора Хирша и потому стеснялась много говорить ему. "Я хочу, чтобы вы все сказали мне сами", - попросила я.
Ему было легко объяснить мне, что мышцы моего живота расслаблены, но когда он обследовал мой позвоночник, он действительно понял, что что-то произошло. "Это не тот позвоночник, который я обследовал в пятницу", - сказал он.
"У вас есть минутка, доктор?" - спросила я, желая рассказать ему все. Он кивнул, и я начала длинное повествование о вчерашнем собрании Кэтрин Кульман.
"Если здесь есть какие-то изменения, Дороти, - сказал он, - рентген вскроет их".
Он сделал затем серию снимков и велел мне вернуться через несколько дней. Однако я вспомнила тем же вечером, что забыла сказать ему, что вынула подкладку из туфли. Я позвонила ему домой.
"О нет, - заспорил он, - вложите ее обратно. Вы сведете на нет все то хорошее, что произошло. Даже если Бог исцелил ваш желудок, ваша правая нога всегда будет короче левой". Но эта подкладка создавала чувство неравновесия. Я знала, что обе ноги были теперь одной длины.
Спустя два дня я вернулась к врачу. Дон пошел со мной. Первое, что сделал доктор Хирш, он измерил мои ноги. Затем он измерил их снова. У него было забавное выражение лица, когда он сказал: "Они одной длины".
Я начала плакать. "Я знаю об этом, - сказала я. - Я просто хотела, чтобы и вы узнали тоже".
У доктора Хирша не было времени до нашего прихода сравнить рентгенограммы, и мы посмотрели их вместе. Доктор был ошарашен. Мой позвоночник был совершенно прямым. Изгиб в виде буквы "L" в моем копчике исчез. Все отложения кальция пропали. Моя шея была в правильном положении относительно позвоночника и черепа. И что более всего удивительно - моя тазовая кость заметно повернулась и встала на место.
Доктор Хирш воскликнул: "Если бы такое было возможно, я бы сказал, что вам сделали полную пересадку спины".
Доктор Хирш дал мне два набора снимков, сделанных через интервал в восемь дней. Я держу их в своем офисе и показываю их всем сомневающимся. Они более дороги для меня, чем творения Пикассо.
Дона меньше интересовало доказательство его исцеления. Того простого факта, что он мог дышать, было для него вполне достаточно. Он без колебаний немедленно вступил в "Клуб здоровья Беверли-Хилз" и начал работать по несколько часов подряд. Он сразу бросил курить, просто чтобы отблагодарить Господа. Дон изменился внутренне.
Спустя девять месяцев он пошел к своему доктору. После полного осмотра доктор отметил, что Дон в хорошей форме. Дон догадался, что врач пытается увильнуть, и спросил в лоб: "Доктор, послушайте, а как насчет моей эмфиземы? "
Доктор откашлялся: "С медицинской точки зрения, Дон, нет лечения от эмфиземы. Даже улучшение на один процент было бы классифицировано как задержка развития болезни".
"Хорошо, у меня есть это однопроцентное улучшение, или как?"
"С вашими легкими все в порядке, - ответил доктор. - Это все, что я могу сказать".
Величайшее чудо, однако, произошло гораздо глубже, чем легкие или позвоночник. Мисс Кульман была права. Когда Святой Дух вошел в нашу жизнь, все переменилось. Мы стали членами динамичной, основанной на Библии церкви в Бербэнке. Дон вступил в "Общину полноевангельских бизнесменов", и мы оба часто выступали со свидетельствами перед большими группами. Мы знали, что Иисус - жив, не только потому, что Он исцелил наши тела, но и потому, что Он также изменил наше мировоззрение. И хотя мы теперь более заняты, чем раньше, своей профессиональной деятельностью, мы оба чувствуем, что мы миссионеры, свидетельствующие за Господа Иисуса Христа о чудесном переживании рождения свыше и об исполнении Святым Духом.
Мои помощники по бизнесу и клиенты называют мой офис "счастливым". Я знаю, так говорят не потому, что людям нравятся яркие желтые обои, но потому, что Святой Дух наполняет этот офис Своей радостью и ведет меня в моей работе. Я молюсь за своих клиентов и вижу, как происходят изменения в их профессиональной деятельности и работе, те изменения, которые только Бог может вызвать к жизни. Это замечательно.
Но самое замечательное вот что: мы знаем, что это - только начало.
"Как написано: "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его"". А нам Бог открыл это Духом Своим" (1Кор.2:9,10).

(Далее перепечатка медицинского свидетельства.) 14 апреля 1972 года
Миссис Дороти Отис пришла в этот офис с различными жалобами на позвоночник 3 марта 1971 года. И тогда же мы сделали рентгеновские снимки всего позвоночника (радиографические виды от вершины до хвостовой кости). Рентгенограмы показали двойной сколиоз с укорочением правой ноги на 1 дюйм и ущемлением нерва по всему кишечному тракту.
Было произведено лечение миссис Отис. Прогресс был слабым. Спустя пять дней она посетила "служение с чудесами" Кэтрин Кульман. На следующий день было произведено повторное обследование и выявлено, что словно новый позвоночник и тазовая кость были помещены на место старых и что нога стала надлежащей длины. Также желудочный тракт пришел в расслабленное состояние и вернулся к нормальному функционированию.
Мы снова сделали рентгеновские снимки миссис Отис на той же неделе и подтвердили, что искривление полностью исчезло. Позвоночник теперь прямой, без зон напряжения.
За мои последние двадцать лет практики я никогда не встречал подобного явления, возникшего без длительного лечения. Произошло чудесное изменение в организме.
С уважением, доктор Ларри Хирш, ортопед-хиропрактик.
 

           Глава 9 - Пустота, созданная Богом - Элейн Сен-Жермен

Элиза Элейн Сен-Жермен (ее имя в Голливуде - Элейн Эдварде) была названа одной из самых ярких молодых звезд на телевидении и в кино. Однако подобно многим, втянутым в безумный водоворот богатства и славы, она незаметно стала обращаться за счастьем скорее к сатане, чем к Иисусу Христу.
Святой Августин сказал однажды, что внутри каждого человека есть пустота, созданная Богом. Один юный наркоман описал ее как "дыру одиночества", спрятанную глубоко внутри в душе каждого человека. Ты можешь попытаться заполнить эту дыру, эту пустоту, всеми видами извращенной любви, но она создана для любви Иисуса. Ничто иное не годится.

Оглядываясь на свое детство, я думаю, что мои родители пытались быть благочестивыми. Они всегда посещали церковь, и я все штаны просидела на скамьях Южной баптистской церкви в Дирборне, штат Мичиган. Но это была "религия воскресного посещения церкви". У моих родителей не было той силы, которая помогла бы перенести в жизнь и в семью те принципы, которые они освоили в церкви. У папы были проблемы с пьянством, а у мамы было всегда плохое настроение. Я росла, отождествляя Бога с несчастьем.
В нашем доме было очень мало любви, и мое сердце кричало в поисках ее. Лишенная ее дома, я искала везде, и в возрасте пятнадцати лет вышла замуж за моряка и отправилась с ним в Калифорнию. Когда мой молодой муж ушел в плавание, я обнаружила, что беременна. Не желая обзаводиться потомством и воспитывать детей в возрасте пятнадцати лет, я поехала на автобусе назад в Мичиган и сделала аборт.
Вернувшись в Сан-Франциско, я встретила другого человека - статного капитан-лейтенанта Военного флота, который служил на подводной лодке. Отчаянно нуждаясь в любви, я позволила чувствам овладеть собой и вышла замуж за него, хотя у меня уже был муж.
Вторая мировая война продолжалась, и моего нового мужа отправили в плавание. Вскоре после этого вернулся первый муж. Я встретила его и сказала, что хочу развестись с ним. Он был сильно опечален этим, но, видя, что я полна решимости, согласился.
Это было примерно за год до того, как мой второй муж вернулся из морского похода. Я встретила его в Нью-Йорке и в наш первый вечер решилась рассказать ему всю правду, надеясь, что мы сможем начать все сначала. Но вместо того, чтобы, выслушав мою исповедь, полюбить меня еще больше, он отверг меня. В ужасном гневе он аннулировал наш брак.
Продолжая поиски любви, я поехала к нему в Вашингтон, чтобы умолять его вернуться. Он отказался встретиться со мной. В Вашингтоне я познакомилась с человеком старше меня на десять лет. Тут же последовал еще один головокружительный роман, и спустя шесть месяцев я вышла замуж в третий раз.
К семнадцати годам я уже прожила целую жизнь. Я имела одновременно двух мужей, сделала аборт, дважды развелась и вышла замуж опять.
Мой третий муж хотел быть актером. Я работала манекенщицей и предложила содержать нас обоих, если он хочет пойти учиться. Мы перебрались в Лос-Анджелес, где его зачислили в "Пасадена Плейхаус". ("Пасадена Плейхаус" - театральная школа. Прим. пер.)
Он был прирожденным актером, и его назначили на ведущую роль в популярный телесериал. Наш брак немедленно оказался в опасности, поскольку он начал разъезжать по стране с личными выступлениями. И опять мне стало не хватать любви и признания: он большую часть времени был в разъездах, а я - наедине с собой, в одиночестве; и на сей раз я попыталась найти утешение в карьере. Я тоже устроилась в "Пасадена Плейхаус".
Как и мужу, мне легко давалась актерская профессия. Закончив курс в "Плейхаусе", я пошла в драматический театр. Я с самого начала стала знаменитой. И думала, что наконец-то я нашла то, что принесет мне удовлетворение и заполнит пустоту в моей душе.
Понемногу все встало на свои места. В 1954 году я была выбрана на ведущую роль в постановке "Бернардины" для премьеры на Западном побережье. В первом показе я играла перед двумя тысячами людей, которые пришли в этот прекрасный театр. Это был большой успех для меня. Когда я выходила на сцену, люди не могли оторвать от меня взгляда. Паттерсон Грин, известный критик, описывая игру, сказал, что она была фантастической.
Я совершенно подходила на роль Бернадины. Но подобно мне, Бенардина была иллюзией, ее не существовало. Стоя на сцене, слушая рев толпы, когда они кричали и аплодировали моему исполнению, я чувствовала себя отстраненной, нереальной. Но это удовлетворяло, и я упивалась всеми аплодисментами, похвалами, восхвалениями и признанием, которые мои поклонники только могли дать мне. Я купалась в них, впитывала их. Для меня это была квинтэссенция любви и обожания поклонников по всей стране.
Вскоре я попала под влияние другой иллюзии. Я подписала контракт с Эдвардом Смоллом и стала сниматься в фильмах. Он сказал мне, что он протежирует меня, чтобы я стала ведущей актрисой в Голливуде. Я играла в фильмах для студии "Эпплайед Артисте" и в некоторых постановках на телевидении. Я исполняла роли в "Плейхаус 90" и "Миллионере", играла в паре с Чаком Коннерсом в некоторых из его первых шоу. Мне все было нипочем - весь день работать над фильмом, а затем улететь куда-то для игры в сценическом шоу тем же вечером. Это было все равно, что нестись на гребне радостной волны успеха.

Но волны, в конце концов, превращаются в пену и пузырьки, а затем всегда возвращаются в море. Я все еще была пустой. Одним октябрьским утром я рано вышла из дома. Мы с Эдом приобрели чудесный особняк в Лакресчента у подножия холма. Ведя мой кадиллак в студию в Голливуд, я начала размышлять. Зачем все это? Почему я все это делаю? Эти философские вопросы рождались из глубокой пустоты моей жизни. У меня было все - слава, богатство, красивый дом, видный муж, известный в своих кругах. И все же я была несчастна. Один отрывок из произведения Роберта Бернса "Тэм О'Шэнтер" пришел мне на ум:
Удовольствия - как мак полевой, Ты. срываешь цветок, и лепестков уже нет;
Или как снег, что падает в реку, Лишь мгновенье белеет - И его поглощает вода.
Я окружила себя всеми теми удовольствиями, которые могут воспринимать мои органы чувств. Я проделала большую работу по поиску счастья. По дороге на студию я подвела под всем этим черту, просуммировала все и получила ноль. Я вспомнила стих, выученный мной в воскресной школе, которую я посещала в детстве: "Вот, все - суета и томление духа!" И, начиная с того дня, я начала искать духовные истины. Однако я не знала, что есть два различных источника духовной энергии и силы. И в своем невежестве я двинулась в направлении тьмы.
Я начала посещать молитвенную группу, которая собиралась раз в неделю в доме неподалеку от нас. Но там ничего не нашлось для меня. Она была такой же немощной, как и религия моего детства. Подобно мне, все люди там искали, но никто ничего не находил. Мы проводили вечера в интеллектуальных беседах о молитве. Когда мы, наконец, доходили до молитвы, она была нереальной, и никогда не было никаких ответов. Все это было пустым и бессмысленным.
Я обратилась к "Религиозной науке", и стала членом учебной группы, которая исследовала восточные религии. Южная Калифорния полна опустошенных людей, которые клюют на все, что обещает надежду. Пустота, даже созданная Богом пустота, притягивает все, что может ее заполнить, - особенно злых духов.
Эд уезжал порой на несколько дней, и я впадала в глубокую депрессию. Я даже не хотела вставать с постели. Я теряла интерес к карьере и запиналась, даже когда выступала на съемках.
"Что-то не в порядке, - сказала я своему психиатру в сентябре 1959 года. - Работа не дает мне радости. Брак не удовлетворяет. Я чувствую себя виновной за все то, что, по идее, должно было бы делать меня счастливой, и это ужасное состояние не проходит".
Она выслушала меня и затем рассказала мне о новом методе лекарственного психоанализа, который был разработан доктором Сиднеем Коганом в Университете Лос-Анджелеса. Этот новый, но спорный препарат должен был приниматься под наблюдением врача, и он должен был сильно ускорить процесс анализа: пять курсов этого препарата были эквивалентны психоанализу, который обычно занимает годы. Я с готовностью согласилась на эту программу, которая предполагала прием препарата один раз в неделю. Название лекарства было: диэтиламид лизергиновой кислоты (LSD).
Я только что закончила играть совместно с Агнес Морхед и Винсентом Прайсом в экранизации произведения Агаты Кристи "Летучая мышь". И хотя я не верила в злых духов, все же я осознала, что моя роль в "Летучей мыши" просто подготовила меня к тем "путешествиям" на LSD, в которые я собиралась отправиться.
19 сентября я поселилась в частном санатории в Калвер-Сити в качестве амбулаторного пациента. Мой психиатр, обрадованная всей этой затеей, уверила меня, что наркотик расширит мой ум, углубит мое сознание и станет решением всех моих проблем. Она сказала, что она будет в моей палате, делая пометки и задавая вопросы, пока я буду под воздействием наркотика.
Естественно, я верила ей. Но это была трагическая, ужасная ошибка. Вместо свободы я попала в узы, гораздо худшие, чем когда-либо прежде. Вместо пяти курсов LSD я приняла шестьдесят пять курсов - один в неделю в течение полутора лет. Единственным способом уйти от LSD было переключение на другие наркотики или крепкие спиртные напитки. Я стала принимать мескалин, другой галюциноген, и стала разваливаться на куски.
Скоро мы "доросли" до групповой терапии после одиночных "путешествий" на LSD. Под надзором университетских психиатров где-то с дюжину человек собирались в субботу утром и проводили весь день и часы ночи, "путешествуя" на LSD. Мы психоанализировали друг друга, выплескивая друг на друга свой гнев, и мучая друг друга своими личными проблемами. За короткий промежуток времени я подцепила симптомы всех участников группы - к видимому удовольствию психиатров, которые были убеждены, что мы, наконец, постигаем реальность.
Во время одного из этих "путешествий" на LSD я заново пережила травмирующую автомобильную аварию, которая случилась, когда мне было три года. Весь тот страх и ужас вернулись, сметая все на своем пути. Мой психиатр была вне себя от радости: "О, вы получаете последний кусок мозаики вашей проблемы. Теперь, наконец, ваша жизнь встанет на ноги".
Но вместо этого моя жизнь завязалась в узел противоречий, который все больше затягивался. За полтора года сплошного ужаса препараты высвободили все злые и демонические силы, которые только обитали в моем разуме. Мой мозг не переставал работать на больших оборотах, и каждый день воздействие наркотика возвращало меня к страшным воспоминаниям. Я начала поглощать все виды наркотиков, пытаясь слезть с "кайфа" от LSD. Это было незадолго до того, как я оказалась в тисках наркотической зависимости, которая длилась долгих двенадцать лет.
На съемках фильмов я едва могла работать - я неожиданно впадала во вспышки гнева, отказываясь выполнять распоряжения и появлялась в студии так сильно накачанная наркотиками, что даже не могла вести диалоги. "Элейн, - говорил Эдвард Смолл, - ты могла бы стать одной из величайших актрис на сцене, но ты разрушаешь сама себя. Избавься от этого".
Я не могла контролировать себя. Внешние силы, гораздо более могучие, чем моя собственная воля, ворвались в меня. Я больше не могла быть самой собой.
Я играла совместно с Пики Руни в 1961 году в постановке "Семь маленьких подарков" для одного телесериала. Я едва могла двигаться по съемочной площадке и, наконец, совсем одурела от наркотиков. Я знала, что мои дни как актрисы были сочтены.
В моей последней попытке играть был сверхъестественный подтекст. Одна женщина-режиссер, с которой я работала прежде, позвонила мне из Альбукерке, штат Нью-Мексико. "Элейн, у нас проблема, - сказала она. - Осталось только два дня до нового показа "Далей", а Джин Кэгни, которая играет главную роль, заболела. Можешь ты подменить ее?"
"Нет проблем, - сказала я. - Я возьмусь за это. Я вылетаю вечером".
Когда я повесила трубку, я начала удивляться, почему я согласилась. Я никогда не играла в комедии. Я медленно учила роли, и обычно у меня уходили недели, чтобы выучить диалоги. "Далей" - это целое шоу, а я даже не читала роль. Это было смешно.
У меня был назначен курс LSD после обеда, и я отправилась в санаторий для лечения. Когда я приняла наркотик, у меня было видение. Я увидела восхитительный столб света, а в середине этого столба стоял человек, делающий мне знак выйти из тени и встать рядом с ним. Я была испугана, но со мной никогда не случалось так, чтобы свет символизировал что-то негативное. Когда я вышла из тени и встала в столб света, я почувствовала огромный поток силы и энергии. Казалось, что я могу сделать все что угодно, словно я была почти Самим Богом.
Я ушла из санатория, все еще чувствуя воздействие этой мощной новой энергии. Я зашла в офис в Лос-Анджелесе, взяла экземпляр "Далей" и прочитала пьесу по дороге на самолет в Альбукерке. Я поняла, что я освоила ее.
Меня встретили в аэропорту, и мы поехали на репетицию в театр. Режиссер ходила взад и вперед, о чем-то размышляя. "Ты никогда не справишься с пьесой, Элейн, - сказала она. - Это невозможно. Тебе предстоит пробыть на сцене в течение двух с половиной часов". Но у меня была сверхъестественная уверенность. Мы начали репетировать.

"Почему ты не записываешь свои "блоки"?" - спросила режиссер. "Блоки" включают в себя все сценические движения, и в пьесе, подобной этой, обычно уходило по меньшей мере три недели, чтобы запомнить все это.
"Мне не нужно записывать", - сказала я, мистически улыбаясь.
Я никогда не чувствовала такой восхитительной энергии и силы за всю свою жизнь.
В тот вечер я пришла домой и работала над своими репликами в течение двух часов. На следующий день в гримерной я закончила работу над диалогами.
Это было крупнейшее шоу, которое когда-либо давалось в Альбукерке. Критики были без ума от меня. "Она - словно свет, когда выходит на сцену, - писал один из них. - Она берет всю труппу и тянет ее за собой".
Пьеса шла две недели и собрала наибольшее количество зрителей за всю историю города. В это время я делала такие вещи, о которых и не мечтала, как чтение лекций на занятиях по теории драмы в Университете Нью-Мексико. Меня, казалось, несло силой этой чудесной энергии, и я даже не подозревала, что это может быть от сатаны.
Мой муж прилетел на заключительное представление, и после шоу разверзнулся сам ад. Муж набросился на меня. Я никогда не видела столько гнева и ярости, исходящих от одного человека. И хотя я подозревала, что он завидует моему успеху, я не могла выдержать атаку, сломалась под его натиском, и когда мы возвращались в Лос-Анджелес, вся моя сила исчезла. Энергия ушла. Я чувствовала себя Золушкой после того, как часы пробили полночь, и погрузилась в глубокую депрессию. Тьма снова опустилась на меня, такая плотная, что я не могла пробиться. Я поняла, что никогда уже не буду играть.
Я снова вернулась к LSD. Наркотик утром, наркотик в полдень, наркотик вечером. Я погружалась все глубже и опускалась все ниже.
Продюсер моего мужа переманил его в Нью-Йорк, чтобы играть главную роль в телесериале. Он увлекся не только программой, но и леди, игравшей главную роль. Наш брак, длившийся девятнадцать лет, был обречен. Он получил развод и женился на той женщине. Я осталась в Калифорнии, разбитая духом и эмоционально опустошенная.
Я начала посещать психолога, который экспериментировал с оккультными силами. Он верил, что может активировать некие энергии "извне", которые сформируют защитные "треугольники света" вокруг меня. Он называл их "вихрями энергии", которые войдут в мое тело и откроют мой разум высшему знанию. Все это ассоциировалось с Шакти, женской силой индуистского бога Шивы.
Я посещала два раза в неделю их занятия в отчаянных попытках найти опору для своей пошатнувшейся жизни. Вместо этого я продолжала погружаться во тьму. Этот путь привел меня на курсы астрологии, в спиритизм и на занятия по контролю альфа ритмов мозга. До меня еще не дошло, что энергия и сила могут приходить и из недобрых источников.
На занятиях по групповой терапии мой психолог велел нам обращаться к неким "вознесшимся мастерам", духам, которые должны были приходить и давать знание. Меня особенно побуждали взывать к одному, известному как "Тибетец", который наделил бы меня великой мудростью. К тому времени я уже так была вовлечена в оккультизм, что, казалось, мне уже никогда не распутать клубок моей жизни.
На поверхность всплыли мои старые поиски любви. У меня начался роман с разведенным режиссером, и я жила с ним почти два года. Этот человек издевался надо мной и несколько раз пытался убить меня. Моя жизнь превратилась в кошмар. В отчаянных попытках разбить эти путы я ушла из дома посреди ночи. Спустя две недели он нашел и чуть не убил меня, прежде чем я согласилась поехать с ним.
Спустя несколько месяцев, когда он смертельно заболел, мне удалось улизнуть, и я переехала в старую квартиру на бульвар Сансет. Это была та самая квартира, в которой жила Карол Ломбард, прежде чем ее убили. Джон Берримор жил напротив по коридору. Мои друзья-оккультисты были без ума от этого места, уверяя, что могут чувствовать духов всех видов, которые обитали там. Они побуждали меня войти в контакт с ними, но я боялась и замкнулась в свой мир наркотиков и одиночества.
Одним из моих друзей был знаменитый еврейский астролог, который был личным другом сотрудника газеты из Торонто (Канада), а тот организовывал спиритические сеансы Бишопа Пайка. Этот журналист брал интервью у Кэтрин Кульман, и мой друг-еврей дал мне почитать отчеты о служении Кэтрин Кульман. Я была в восторге. Впервые я увидела проблеск надежды. Могло ли быть так, что, несмотря на бушующий мир демонов и тьмы, есть настоящий свет, незапятнанный силами преисподней? Я была восхищена этой надеждой и начала посещать ежемесячные собрания мисс Кульман в зале "Святыня" в Лос-Анджелесе.
Несколько раз я слышала, как мисс Кульман выступала против тех самых вещей, в которые я была вовлечена, - оккультизм, астрология, спиритизм. Казалось, она знала то, о чем говорила. В отличие от моих психиатров, психологов и психоаналитиков, она говорила с властью. Вместо того, чтобы задавать вопросы, она давала ответы. А когда она молилась, она получала ответы. Я решительно настроилась освободиться от своих пут.
Я начала молиться об исцелении, прося Бога забрать мою потребность в наркотиках. И я решила изгнать бесов из моей квартиры, очистить ее от злых духов. Я ничего не знала о методах изгнания и потому расспросила некоторых из моих друзей об этом. "Я хочу сделать это по-библейски", - объяснила я.
Они давали мне всевозможные советы, и один из них был - воскуривать ладан и мирру (конечно, это было в Библии). Это казалось хорошей идеей для изгнания злых духов, и я решила приукрасить эту смесь еще одним веществом, называемым "порошок из крови дракона", чтобы увеличить мощь состава.
Однажды вечером я наполнила квартиру благовониями и стала ходить по ней, цитируя Псалом 90 на всякий случай, чтобы набраться смелости. Затем я зажгла немного таблеток ладана и мирры, положила горящие таблетки в плоскую тарелку, сделанную в форме сковороды для пирога, посыпала на благовония "драконовской крови" и поставила тарелку на пол у моей постели.
В тот момент, когда я отвернулась, я услышала звук удара и почувствовала запах другого дыма. Повернувшись, я увидела, что тарелка лежит на полу перевернутая. Нижняя часть моей кровати была охвачена огнем.
Я бросилась в ванную, набрала стакан воды и побежала назад к кровати. Встав на колени, я подняла левой рукой пружинный матрас, чтобы плеснуть водой на огонь.
Внезапно я почувствовала, как некая сверхъестественная сила нажала на матрас сверку, защемив мою руку между горящим матрасом и каркасом кровати.
Одновременно огонь буквально побежал с кровати по квартире.
Я пыталась вытащить руку. Но она застряла. Я была прикована к горящей кровати. Пламя скакало по комнате, охватив занавески и стены. "Боже, помоги мне!" - закричала я. Наконец я в последний раз дернулась, освободила руку и выскочила из комнаты в коридор.
К тому времени, когда прибыла пожарная бригада, моя комната полностью выгорела. Когда угли остыли, я вошла туда. Спальня превратилась в золу, там было как внутри крематория. Я потеряла все, кроме своей жизни.
В феврале 1972 года я снова пришла в зал "Святыня" на очередное "собрание с чудесами". Из-за своей схватки со смертью я едва могла дождаться, чтобы снова попасть туда и оказаться в присутствии Святого Духа. В то воскресенье, сидя недалеко от середины зала в партере, я начала молиться за тех, кто был рядом со мной. Внезапно я осознала, в какой тьме многие ходят и как много тех - тысячи, миллионы, - кто, должно быть, претыкается, как и я, пытаясь вырваться из когтей дьявола.
Когда я молилась, я почувствовала Присутствие вокруг меня и надо мной. Я сразу поняла, Кто это был. Я никогда не встречала Его до этого, но нам не нужно было представляться друг другу. Я искала Его всю свою жизнь, и вот неожиданно для меня Он был здесь. Иисус был здесь.
Я почувствовала, как огромная волна тепла прошла сквозь мое тело, и начала плакать. Иногда я приводила с собой знакомых на служение, но в это воскресенье я пришла одна. Я была рада тому, что никому не нужно было объяснять, что со мной происходит. Иисус окутал меня Своей любовью. И в тот момент я узнала, что меня любят несравненно большей любовью, чем может дать любой мужчина. Я покоилась на руках Самого Отца. Словно в моем сердце была вакансия все эти годы с надписью: "Зарезервировано для Иисуса Христа". И вот Он пришел, и вся моя жажда любви была напоена.
Я поняла, что мне уже никогда не нужны будут препараты. Это было именно так - определенно, абсолютно. Я была исцелена.
После служения я пошла сквозь толпу. Я едва могла дождаться, когда смогу остаться в одиночестве. Прежде я всегда нуждалась в людях, в огромных скоплениях обожающих меня людей. А теперь я хотела - жаждала - побыть одной. Просто побыть с Ним - этого было довольно.
Я спокойно пообедала в маленьком ресторанчике в стороне от оживленных улиц, а затем поехала в свою крошечную однокомнатную квартирку. Я, прежде всего, пошла в ванную и опорожнила содержимое пузырьков и коробок из аптечки в туалет. Я больше уже не буду рабой препаратов. Затем я выдвинула складную кровать. Было так просто встать на колени около нее, чтобы помолиться и поблагодарить Его за то, что Он сделал.
В тот вечер, впервые за девять лет, я спала спокойно. Никаких таблеток, никаких кошмарных снов, никакой бессонницы. Я осознала смысл стиха: "Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даешь мне жить в безопасности" (Пс.4:9).
Все мои проблемы не закончились с этим переживанием. Все еще были периоды разочарования и одиночества. Большинство моих старых "друзей" оставили меня, и мне пришлось формировать новый круг общения с верующими. Все еще бывают времена скорби и искушений, но теперь я знаю, что я не одна. Я любима. И я учусь позволять Ему вести битву вместо меня.
Иногда вечером, когда я выключаю свет, я чувствую присутствие злых сил вокруг меня. Я уже не исполняю обрядов по изгнанию бесов и даже не разговариваю с духами. Я просто молюсь: "Иисус, мне нужна Твоя помощь. Они вернулись. Приходи и заставь их убраться!" Он всегда отвечает на мои молитвы.

              Глава 10 - Скептик в меховой шапке - Джо Гаммельт

Жена бывшего старшего пастора Южных баптистов в Вашингтоне госпожа Джо Гаммельт была признана одним из ведущих помощников конгрессменов на Капитолийском холме. Она родилась в городе Мобил, штат Алабама, закончила Университет Бэйлора, а затем переехала в Форт-Уэрт, Техас, где ее муж Уолтер был аспирантом в Юго-западной баптистской теологической семинарии. С 1958 года семья Гаммельтов живет в Дистрикт-Хайтс, штат Мэриленд, где Уолтер занимал много важных постов в своей деноминации.

Как и большинство южных баптистов, я верила, что Библия - это богодухновенная запись откровений Божьих, данных человечеству. Я благодарила Бога за то, как Он говорил с пророками и апостолами. Я верила, что когда Иисус касался людей, они исцелялись. Я верила, что после Его вознесения на небеса эти сто двадцать верующих в верхней горнице во время Пятидесятницы, как и многие другие в первой церкви, получили силу Святого Духа. Я верила, что эти мужчины и женщины говорили на иных языках, творили чудеса, возлагали руки ни больных и видели, как те поправляются. Но по какой-то причине я не могла понять, что Бог может излить Своего Духа на меня и сегодня тем же самым способом.
Не то, чтобы я не хотела принять Его Дух, почувствовать Его силу и даже иметь дары Духа. Я хотела. Более того, я вела женскую группу в нашей церкви по изучению Святого Духа. Просто я думала, что Пятидесятница была где-то в прошлом. И мне пришлось почти умереть, прежде чем я в наше время смогла познать Истину Божью о жизни.
Тогда, в 1949 году, когда я закончила школу в Мобиле, штат Алабама, отец привез меня в Вашингтон - это было подарком к окончанию. Папа болел большую часть моей жизни, но он скопил достаточно денег на два билета на автобус фирмы "Серая Гончая" и на поездку к моему старшему брату, который работал в библиотеке Верховного суда.
Мой брат знал Трумена Ворда, клерка группы большинства в Палате представителей. Мистер Ворд предложил мне работу машинистки, и в шестнадцать лет я стала самой молодой стенографисткой на Капитолийском холме. Спустя три дня покойный сенатор Срессард Холланд из Флориды предложил мне три тысячи долларов в год, если я стану одной из его секретарш. Это было больше, чем папа зарабатывал когда-либо в Мобиле, и я решила остаться в Вашингтоне.
Брак не привлекал меня, и я окунулась в суету вашингтонской политики, что вскоре привело к высокооплачиваемой работе с другим конгрессменом. "Мое стремление к эффективности и совершенству сделали меня идеальной секретаршей - и мне это нравилось. Три часа сна ночью, плюс пятнадцатиминутная дремота в обед после пятнадцатицентовой запеченной сосиски в тесте, - это было все, что мне было нужно. Но я уже выработала схемы жизни и работы, которые почти разрушили меня, когда мне еще не было и сорока лет.
В течение этих первых лет в Вашингтоне я связалась с группой молодых людей из Столичной баптистской церкви, которые отличались от меня. По их радости и постоянному свидетельствованию я могла судить, что у них есть что-то такое, чего нет у меня. У них была победа. Эти молодые люди из Вашингтона возбудили во мне новую жажду - быть как Иисус, отдать всю мою жизнь Ему в полное служение. "Самое полное" служение, о котором я могла только думать, означало стать врачом-миссионером. Может, причиной тому была постоянная болезнь отца, может, чтение о том, как Иисус возлагал руки на больных и исцелял их - но что бы это ни было, я хотела, чтобы люди исцелялись, и медицинская миссия - это единственное служение исцеления, о котором я знала.
Я поступила в Университет Бэйлора в Уэйко, штат Техас. Мой работодатель, покойный член Палаты представителей Принс Претон из Джорджии, помог мне с деньгами и сказал, что когда у меня будут финансовые проблемы, я смогу вернуться в Вашингтон на семестр, и моя работа всегда будет ждать меня. Я воспользовалась его предложением, и, живя то в Уэйко, то в Вашингтоне, наконец, закончила обучение за шесть лет.
Именно в Университете я познакомилась с Уолтером Гаммельтом, статным блондином с волнистыми волосами и атлетической фигурой. Уолтер закончил обучение раньше меня и поехал в Форт-Уэрт, где он поступил в Юго-западную баптистскую теологическую семинарию. Мы поженились, как только я окончила университет. Мои амбиции стать врачом-миссионером сменились еще большими амбициями - стать женой пастора. После того, как Уолтер окончил семинарию, мы вернулись в Вашингтон. Я снова приступила к работе, и Уолтер принял предложение стать пастором Баптистской церкви на Бульваре, новой общины в Дистрикт-Хайтс, штат Мэриленд.
Я немедленно вернулась к своему старому образу жизни, работая невероятно подолгу, скудно питаясь и выполняя каждое задание с совершенной точностью. Я могла поддерживать себя в хорошей физической форме в течение нескольких первых лет. Но затем постепенно нагрузки, легшие на меня, как на жену пастора, соединенные с неимоверными нагрузками работы в Конгрессе, начали давать о себе знать. Я стала терять в весе. Иногда утром я просыпалась более истощенной, чем когда ложилась спать. У меня было несколько выкидышей, прежде чем я смогла, наконец, выносить ребенка до конца. Я работала до самого рождения Гордона, и затем, после краткого перерыва, я снова вернулась к работе, став уже трудоголиком.
Когда мой босс провалился на перевыборах, Уолтер подсказал, что это - знак от Бога для меня, чтобы я прекратила работать. Однако прежде чем у меня нашлось время обдумать его совет, мне предложили одно из самых "теплых" местечек в политике. Один конгрессмен из Техаса попросил меня стать его административной помощницей - главной ассистенткой в штате конгрессмена.

Эта работа требовала педанта, а у меня была именно такая репутация - активного, эффективного, преданного работника. Я приняла это место и стала "загонять" себя безжалостно, руководя его офисом, управляя всем персоналом, составляя выступления и оставаясь надолго после конца рабочего дня, чтобы провести исследования по законодательству. Вечер за вечером я едва могла дотащиться до дому уже затемно, садилась на стул для игры на рояле в передней комнате, раскладывала бумаги перед собой и работала заполночь.
Мой вес продолжал падать. У меня было еще три выкидыша и образовалось три кровоточащих язвы - знак работы в Конгрессе и неизбежное последствие конфликтов внутри офиса и интриг завистливых подчиненных мужчин, которые хотели занять мое место. Я работала по 70 часов в неделю, оставляя меньше четырех часов на сон ночью и все еще пытаясь сохранить свое место в церкви рядом с Уолтером.
Затем снова пришли головные боли. Приступы мигрени начинались с низкой, тупой боли в спине и в одной стороне головы. В течение часа боль была как огонь, бушующий в моем мозгу. Это было так, словно череп был в гигантских тисках, зажатый так туго, что я думала, голова взорвется. С болью приходила тошнота, волна за волной, словно мое тело дергалось в агонии.
Доктор сказал, что у меня "классический склад характера для мигрени" и посадил меня на лекарства. Я стала принимать большие дозы "смеси Дарвона". Мне сказали, что к этому препарату нет привыкания, но вскоре я осознала, что психологически "я сижу на крючке". Я увеличивала дозу, когда мигрень усиливалась и учащалась. Затем, как в кошмарной комедии, у меня стали выпадать волосы. Я списала это на выкидыши и на то, что я старею, но перспектива остаться лысой была отнюдь не забавной. Я купила парик.
Одним весенним днем я рано ушла со службы. Наши офисы были в здании "Сэм Рэйберн", и, выйдя на улицу, я увидела, что вся круговая подъездная дорога полна больших черных лимузинов членов Кабинета. И у крыла каждой машины стоял шофер. Я поняла, что идет специальное слушание в комитете. Я сошла с бордюрного камня. Ветер подхватил мой парик и понес его через круговую дорогу на виду у всех этих мужчин, одетых в униформу.
Я закричала о помощи, но никто не сдвинулся с места. Охранники и шоферы стояли с открытыми ртами и смотрели, как мой парик катился по траве и позорно остановился в середине клумбы тюльпанов. Затем они начали смеяться, и я могла лишь представить, как конгрессмены во всем здании устремились к окнам, когда я делала забег до своего парика, нахлобучивала его на голову и вышагивала по подъездному пути к площадке для парковки. Для мужчин это была потеха, но мне хотелось плакать. Почему я должна носить парик? Почему я не могу быть как все? Я села в автомобиль на парковочной площадке и заплакала.
Спустя несколько месяцев, разбитая и слабая, я выползла из-под одеяла однажды утром и проковыляла в кухню, чтобы приготовить завтрак Уолтеру. Стоя у плиты, я начала плакать, мои слеза капали на горелки, превращаясь в маленькие клубы пара. Я подумала: "У меня больше нет дома". А у Уолтера нет жены, потому что я вышла замуж за свою работу. Но он все же никогда не жалуется. Он - словно Гибралтарская скала, в то время как я расползаюсь по швам. Я была в ужасе оттого, что на следующий день мне надо быть в офисе конгрессменов.
Я почувствовала, как рука Уолтера охватила мою талию сзади, ощутила, как он прижался лицом к моей шее, и почувствовала слабый запах его лосьона для бритья. Как много времени прошло с тех пор, как я стояла и наблюдала, как он бреется? У меня находилось на это время, когда мы грызли гранит знания в семинарии.
Я вспомнила те первые годы нашего брака. Наша маленькая двухэтажная квартира на Стэнли-стрит неподалеку от Семинарского холма, поездки до Вичита Фоллс, где Уолтер проповедовал в выходные дни. У нас не было денег, но мы могли бродить по пустынным улицам в центре Форт-Уэрта поздно вечером и заглядывать в витрины. Иногда, в качестве вечернего развлечения, я шла с ним в студенческий городок и садилась рядом с ним в библиотеке, пока он штудировал комментарии к Библии, готовясь к экзамену.
Или же мы просто ходили вокруг ротонды, смотрели на портреты прошлых президентов семинарии и держались за руки. Сейчас у меня не было времени для подобных забав, не было времени, чтобы просто посидеть и посмотреть на него. Не было времени, чтобы ходить по улицам, держась за руки, и разглядывать витрины. Не было времени, чтобы брызгать лосьон для бритья на его только что выбритое лицо и смеяться, когда мы терлись носами. Слезы продолжали катиться по моему лицу, падая на горячую плиту.
"Это не стоит переживания, Джо, - нежно сказал Уолтер. Он всегда был нежным и добрым. - Оставь это. Нам не нужны дополнительные деньги. Оставь эту работу, пока она не добила тебя".
Он был прав, но было слишком поздно. Я пошла к врачу, и он только покачал головой. Кровоточащие язвы, мигрень! Он дал мне полную и постоянную инвалидность. "Побольше отдыхайте, - предупредил он, - а не то может произойти нечто роковое". Он не знал этого, и я не знала, но нечто роковое уже случилось. Я начала умирать.
Уолтер решил, что хорошо бы взять наш трейлер и отправиться в горы Аллеганы на недельный отпуск. Мне не очень-то нравилось жить в трейлере. Гордону было шесть лет, и он был сгустком энергии. Все же я поехала, решив извлечь из поездки все самое лучшее.
Оставив трейлер в парковочной зоне в Аллеганском государственном парке в южной части Нью-Йорка, мы поехали к канадской границе, чтобы посетить Ниагарский водопад. Это был изнурительный день, мы ходили по цементным дорожкам, поднимались по лестницам, плыли на лодке к основанию ревущего водопада. По дороге назад к трейлеру, когда Гордон спал на заднем сиденье, я начала ощущать признаки другой болезни, которой у меня никогда не было прежде. Я почувствовала ужасное давление в обеих сторонах нижней части спины, словно вода в Ниагарском водопаде, поднимающаяся у дамбы. Когда я попыталась повернуться на сиденье, боль усилилась. Дорога, по которой мы ехали, ремонтировалась, и каждый ухаб посылал спазмы мучений сквозь мое тело. Затем постепенно я стала осознавать еще нечто - паралич, распространяющийся поперек моей спины. Я стала задыхаться и ухватилась за руку Уолтера, впившись в нее пальцами.
"Что это такое, Джо? - спросил он, встревожившись. - Ты белая, как полотно".
"Я не знаю, - выдохнула я, - но я боюсь. Я теряю ощущение своей спины". Это была не просто язва или головная боль. Боль пульсировала в моей спине, проникая в живот. Тошнота, волна за волной, приходящая ко мне, заставила меня замолчать. Впервые в своей жизни я узнала, что значит почувствовать хватку смерти.
Когда мы добрались до трейлера, было уже темно. Я свалилась в постель, а Уолтер взял Гордона и отправился на поиски госпиталя. Он вернулся и сказал, что ближайший госпиталь находится на расстоянии в несколько миль. Я прикусила губы. "Может быть, если я отдохну, мне станет лучше". Уолтер был обеспокоен, но согласился с моим желанием подождать до утра. Но когда кончилась ночь, мне стало хуже. Я чувствовала себя так, словно мое тело разрывалось внутри на куски.
Рано утром я вылезла из постели, чтобы пойти в туалет. У меня что-то вышло из организма, и когда я закончила, боль, похоже, улеглась. Я добралась до постели и, когда солнце взошло над деревьями, задремала.
Было уже утро, когда я проснулась. Автофургон был пуст, но я слышала голоса Уолтера и Гордона, доносившиеся снаружи. Когда я стала подниматься, то обнаружила, что лежу в луже крови.
Уолтер настаивал на отправке меня в госпиталь, но я смогла убедить его в обратном: "Просто отвези меня домой. Если я смогу добраться до своей собственной постели, со мной все будет в порядке".
Но мне не полегчало, и Уолтер отвез меня к специалисту по внутренним болезням. Когда я описывала свои симптомы, я увидела выражение тревоги на лице врача. "Вы не должны игнорировать этот вид кровотечения, миссис Гаммельт", - сказал он. А после рентгеновских снимков его голос стал суровым: "Я хочу, чтобы сегодня вечером вы остались в госпитале".
Я могла понять, что он обнаружил что-то ужасное. "Что это такое?" - спросила я.
"Мы узнаем больше через несколько дней. Но сейчас это выглядит так, словно из вас выходят буквально куски почек ".

Диагноз гласил: форма почечного сосковидного некроза - редкая и очень опасная болезнь почек, которая приводит к ухудшению внутренности почек. Уролог описал ее, сказав, что мои почки подобны двум гнилым губкам, они не смогут противостоять даже хилой бактерии, которая проникнет в организм, атакует их и вызовет дополнительное ухудшение. Почти половина каждой почки уже потеряна, оторвавшись и выйдя из моего организма. Я умирала.
Уолтер послал письма в общину, прося их молиться за меня. И хотя молитвы за больных - молитвы с верой и властью - были чужды большинству людей в нашей церкви, нашлась группа женщин, которые осознали, что Бог подготовил их для этого времени и для этого случая, чтобы молиться о моем исцелении.
Примерно за год до этого, некоторые из молодых домохозяек в церкви пришли ко мне, прося поучить их. Они хотели более насыщенного хождения с Господом, но не знали, как найти его. Похоже, они чувствовали, что, несмотря на мои расшатанные нервы и больное тело, я могу указать им правильное направление.
За много лет до этого, когда я была студенткой в университете Бэйлора, со мной случилось нечто. Однажды после обеда я переходила Восьмую улицу в Уэйко и была поражена переполнившим меня осознанием того факта, что Святой Дух живет внутри меня. Слезы накатились на мои глаза, и я едва смогла найти тротуар на противоположной стороне дороги. "Как восхитительно, и при том, как чудесно, - выдохнула я. - Я ношу Его всюду, куда хожу!"
В то утро Святой Дух стал для меня личностью. Он слышал все мои слова, знал все мои мысли, видел все мои действия. Неделями я ходила вокруг студенческого городка, забыв о проблемах, погруженная в Святой Дух, в любовь Господа. Я начала давать десятину не только от своих денег, но и от своего времени, проводя его в изучении Библии и молитве. В конце того периода я проводила около пяти часов в день в общении с Господом. Но это не продолжалось долго. Это, скорее, был роман, а не серьезные отношения любви. Все же, хотя мое увлечение Святым Духом угасло, познание Его силы осталось.
А потому, когда эти юные леди пришли ко мне, в поисках более глубокого хождения с Господом, было естественным, что я начала учить их тому, что говорит Библия о Святом Духе. Я знала, что я - новичок. Я подозревала, что хотя я говорила правильные слова, я по-настоящему не понимала, что говорю.
"Пятидесятница не ушла в прошлое", - сказала я.
"Если Библия верна, то тогда, - спросили женщины, - почему мы не можем понимать ее буквально? Почему мы не можем ощущать чудес и исцелений сегодня?"
Будучи баптистами, мы верили, что Библия - это вдохновленное Духом Слово Божье, и подобные вопросы вызывали разочарование. Я хотела быть интеллектуально честной, но поскольку я никогда не видела чуда, никогда не видела в реальности проявления Божьей силы, то у меня были проблемы с тем, чтобы поверить.
Мы копнули Слово глубже, пытаясь найти ответы. Каким-то образом мы поняли, что более глубокое хождение с Богом связано с доктриной о Святом Духе. Но то, чего мы хотели и чего жаждали, была демонстрация силы Божьей, а не только разговоры о ней. Эта демонстрация должна была произойти в субботу утром, через неделю после того, как я поступила в госпиталь на лечение.
Это был мой тридцать седьмой день рождения. Женщины из группы по изучению Библии пришли в госпиталь, чтобы навестить меня. Когда они стояли вокруг кровати, я смогла заметить, что что-то стало иным.
"Как вы себя чувствуете?" - спросила Пэт Вандевентер. Муж у Пэт служил в Военно-Морском флоте, и они пришли в нашу церковь не потому, что они были закоренелыми баптистами, то потому что Господь велел им прийти. Очень немногие люди приходили в Баптистскую церковь на Бульваре потому что Бог велел им сделать это, но так было с Пэт Вандевентер.
Я была слаба, очень слаба и находилась под действием сильных успокоительных, но я смогла выдавить из себя улыбку и сказала: "Немного лучше. У меня теперь нет такого сильного кровотечения".
"Слава Господу!" - мягко сказала Пэт и подмигнула другой женщине. Эта же, в свою очередь, улыбнулась и кивнула. Все кивали и улыбались, словно они знали нечто, чего не знала я. И они знали на самом деле - только я не знала этого в течение нескольких недель.
Затем однажды, когда я была одна в своей больничной палате, вошла Пэт и рассказала мне, что случилось тем субботним утром. "Когда мы получили письмо пастора, - сказала она, - все в молитвенной группе поняли, что вы умираете. Мы также поняли, что если все то, что мы изучали в молитвенной группе, существует на самом деле, то пришло время апробировать это. Или Бог исцеляет, или нет. Это было так просто".
"Похоже, что вы хотели предложить Богу тест", - сказала я.
"Нет, вовсе нет, - сказал Пэт, пододвигая свой стул к кровати. - Мы просто решили собраться вместе и поверить Ему относительно вашего исцеления. В любом случае Бог дал тест нам - Он хотел посмотреть, верим ли мы тому, что Он сказал в Своем Слове. Вся группа, все восемь человек, собрались вместе тем субботним утром на молитвенное собрание на восходе солнца на маленьком холмике в муниципальном парке".
Я молчала, когда Пэт закончила. На ее глазах заблестели слезы. "Это было очень светлое и драгоценное время для каждого из нас. Когда мы ждали Бога, каждая из нас своим особым образом получила демонстрацию силы Божьей. Мы все поняли, что вы будете исцелены чудесным образом".
"Я не понимаю, - прервала я ее. - Я знаю, что мне лучше, но это только потому, что я здесь, в госпитале, и они накачали меня препаратами. Но мой доктор говорит, что мои почки пропали".
"Мы знаем это, - сказала Пэт, и простодушная улыбка снова появилась на ее лице. - Но мы также знаем, что Бог продемонстрировал Свою силу, силу, о которой мы читали в Библии. Мы знаем, что вы поправитесь".
"Вы говорите, Он показал Свою силу? Как?"
Пэт встала и подошла к окну. Она говорила нежно, словно переживая те моменты на рассвете в парке.
"Каждая из нас почувствовала Его одновременно, но по-разному. Я сидела на лавочке, держа голову в руках, и мне казалось, что мое сердце разламывается. И мы все вдруг полюбили вас любовью, гораздо более глубокой, чем мы когда-либо ощущали раньше. Теперь же казалось, что мы теряем вас. Мы начали молиться за вас, но затем, в тот самый момент, когда начало светать, мы все потеряли дар речи. Мы больше не могли молиться, мы просто сидели и тихонько плакали. Затем где-то в глубине моего сердца появилось облако покоя, словно только что выпавший снег, который покрывает мрачную, серую равнину чистой белизной. И я поняла, Джо. Я поняла, что Бог УЖЕ исцелил вас. Не было фейерверков, не было землетрясений, просто глубокая внутренняя уверенность, что вы были исцелены... и, когда Бог даст, вы узнаете это! - Пэт отвернулась от окна и посмотрела на меня. - Я подняла глаза - все остальные девушки улыбались сквозь слезы. В тот же самый момент они тоже получили то же самое послание. Мы ушли из парка, получив познание, и с тех пор мы больше не сомневались".
"Но я не исцелена", - заспорила я.
"О да, вы исцелены, - твердо сказала Пэт, и в ее глазах сияла уверенность и вера. - Мы знаем, что доктора сказали пастору Гаммельту, что ваша болезнь неизлечима, но запомните, наш Бог - это Бог невозможного".
Я знала, что была ужасно больна. Но неизлечима? Я забыла все остальное, что сказала Пэт, и это слово продолжало звучать у меня в голове.
Очень многие специалисты занимались мной в течение следующих нескольких недель. У меня был первый случай положительного диагноза в этой особой разновидности почечной болезни в Вашингтоне. От одного из урологов я узнала, что изучение проводилось на ста двадцати пяти людях в Швеции, у которых была та же самая болезнь и похожие симптомы. Но он уклонился от ответа, когда я спросила его о результатах исследования. Все, что я могла предположить, это то, что все сто двадцать пять умерли. Единственное, что могли дать мне доктора для поддержки, это надежду, что они сумеют стабилизировать мои почки и, видимо, остановить их разрушение. Я знала, что исцелить меня - это выше медицинских возможностей.
Наконец меня выписали из госпиталя и велели проводить 12-14 часов в сутки в постели. Но предупреждение не было необходимым. Я была полностью истощена. Раньше я всегда находила в себе силы собраться с духом и получить больше силы и энергии, чтобы закончить работу. Но на сей раз, когда я пыталась найти в себе силы, то ощущала одну пустоту.
На следующее утро дома я ждала, пока Уолтер уйдет на работу. Затем я встала, чтобы открыть окно в спальне. Это отняло всю мою энергию - пересечь комнату и потянуть за ручку. Это было такое большое напряжение, как пробежка длиной в две мили по городу. Я свалилась в постель, пыхтя от истощения, так и не открыв окно. Я могла чувствовать, как мои распухшие почки выпирают у меня из спины.
Моя резервная сила, тот маленький запас, который не дает человеку умереть, когда тот достигает края пропасти, - она была исчерпана. "Одна крошечная бактерия, - сказал врач, - подхваченная из нечистой воды, и вы можете умереть за короткое время".
Были еще другие проблемы, вставшие в то же время. Доктор сказал мне, что я смогу вернуться в церковь так скоро, как почувствую силы, но посещать ее можно не более одного раза в неделю. Перед тем, как я оказалась в госпитале, мой вес упал почти до 100 фунтов (45 кг). А когда меня выписывали, мое тело стало набирать жидкость, и я была распухшей, как пышка. Я не хотела, чтобы кто-то видел меня в таком состоянии.
В течение следующего года я то попадала в госпиталь, то выписывалась из него. Приходилось постоянно заходить в офис врача для отметок и тестов. Когда мое тело вырабатывало иммунитет к одному препарату, меня переводили на другой - и с ним приходилось проходить все тесты, чтобы убедиться, не убьет ли меня это лекарство. Казалось, что я все время проводила в кабинете врача, делая рентген за рентгеном. Чтобы победить внутренние инфекции, которые все время возникали, меня постоянно лечили новыми антибиотиками. Счет за лекарства неуклонно рос.
Подготовка к смерти - это ужасающее психологическое переживание. Изменился весь мой стиль жизни. Я знала, что умираю, и трудно было привыкнуть к этому факту, пока я еще жива. Мой семейный доктор посоветовал сходить к психиатру. "Может, он сможет чем-то вам помочь от этих мигреней", - сказал он. Я понадеялась на это, молясь только, чтобы я смогла лечь спокойно и справиться с процессом умирания.
Я уже не могла быть ни женой, ни матерью. Я не могла ничего делать по дому. Я могла слышать, как Гордон приходит из школы и тихонько крадется по коридору у моей комнаты, чтобы не побеспокоить меня. Я вспоминала, как я была ребенком, и папа всегда болел, и всем детям приходилось тихонько ходить вокруг дома, боясь разбудить его. И вот это все повторилось. Я чувствовала себя ужасно виноватой. Это все, что мой сын запомнит о своей матери, думала я. Больная, лежащая в постели за закрытой дверью. Неужели эта ужасная вещь будет переходить из поколения в поколение?
Затем начали происходить всякие события. Это началось с письма от моей младшей сестры, которая, услышав, что моя болезнь смертельна, посоветовала мне прочитать книгу Кэтрин Кульман "Я верую в чудеса". Спустя два дня, лежа в постели и слушая местную радиостанцию, я услышала объявление о слете Международной общины полноевангельских бизнесменов, который должен был пройти в зале "Вашингтон Хилтон". Это сообщение ничего для меня не значило, пока я не услышала имя Кэтрин Кульман. Она должна была выступать на послеобеденном собрании. Мне показалось странным, что я два раза в неделю услышала это имя.
Но Бог еще не закончил Свои дела со мной. На следующий день ко мне зашла Пэт Вандевентер. "Джо, пойдемте на слет полноевангельских бизнесменов. Там в четверг будет выступать Кэтрин Кульман".
Три раза за одну неделю - это не могло быть простым совпадением. Но я упорствовала. "Извините, Пэт, я не куплюсь на болтовню этой бабы-проповедницы ", - сказала я.

"Я думала, что у вас широкий ум, - упрекнула меня Пэт, и в ее глазах загорелся огонек. - А вы не широко мыслите, вы всего лишь баптистка".
Она ударила меня по больному месту, и я поняла, что она права. Я судила эту женщину на основании того, что я никогда не видела ее имя напечатанным в какой-либо литературе нашего Объединения южных баптистов. Я читала ее всю, и нигде, ни разу не упоминалось о Кэтрин Кульман. Я сомневалась, от Господа ли она вообще, поскольку так получалось, что южные баптисты не признавали ее.
Я взглянула на Пэт. "Хорошо, вы правы. Мое сердце так же жаждет глубин Духа, как и ваше. И если мы сможем что-то узнать о Боге от кого-то, не являющегося южным баптистом, я готова".
Пэт забрала меня в среду вечером, и мы поехали через весь город в "Вашингтон Хилтон" на первое собрание Слета полноевангельских бизнесменов. Я была в своей жизни на очень многих баптистских собраниях, начиная с собраний местных общин и кончая гигантскими ежегодными Слетами южных баптистов. Но это не походило ни на одно из собраний, которые я посещала. Более трех тысяч людей сидели в роскошном зале для бальных танцев, и все они, казалось, светились от радости. Я никогда не видела столько улыбающихся лиц.
Я сразу стала подозрительной. Люди так не улыбаются на баптистских собраниях, которые я посещала. Признаюсь, никто так не улыбался даже в нашей церкви.
Я принесла магнитофон, чтобы записать то, что будет говорить проповедник, но напрасно. Человек, сидевший рядом со мной, был так счастлив, что он говорил одновременно с проповедником. И каждое предложение, сказанное за кафедрой, он встречал криком: "Слава Господу!" или "Спасибо, Иисус!"
Я слышала, как говорили "аминь" в Университете Бэйлора или на специальных богослужениях в Юго-западной семинарии, но никогда не было ничего подобного. Это возбуждало. "Почему он не закроет рот?" - молила я про себя.
Я ушла с собрания в смущении. Неужели это все было на самом деле?
Действительно ли эти люди были счастливы, или же они просто были психологически неуравновешенными? Что касается меня, то я почувствовала, как мигрень снова напала на меня, и попросила Пэт ехать быстрее.
Мигрень все еще не ушла, когда я проснулась следующим утром. Психиатр прописал мне набор препаратов, по одной таблетке каждые тридцать минут в течение трех часов. Таблетки привели к болям в животе, но не сняли боль в голове. Раньше всегда, когда я принимала пятую таблетку, боль утихала, но теперь я была в постели из-за болезни, вызванной лекарствами. Я поняла, что Пэт придется ехать на собрание Кэтрин Кульман одной.
Но на сей раз все было по-иному. Странно, но головная боль ушла, и мое тело окрепло. В конце концов, я захотела пойти на "служение с чудесами".
Уолтер был в тот год президентом Баптистской конференции пасторов. У них было собрание с закуской, и как раз к полудню Уолтер позвонил, чтобы справиться о моем состоянии. Я сказала ему, что мы с Пэт собираемся посетить собрание Кэтрин Кульман.
Уолтер захихикал. "Несколько местных баптистских пасторов собираются тоже сходить, - сказал он. - Большинству из них просто любопытно, и они, вероятно, спрячут лица в плащи, чтобы никто их не узнал". Я не решилась сказать ему, что только что надела свою большую меховую шапку, ту, что закрывает уши, и намеревалась не снимать ее в зале, чтобы и меня никто не узнал.
Я была в изумлении весь остаток дня. Мы приехали в отель спустя полтора часа, но мы нашли парковочное место прямо перед отелем, не осознавая, что все парковки в радиусе четырех кварталов были заняты.
Мы протиснулись в переполненный танцевальный зал, надеясь найти места у стенки, где мы могли бы сидеть и наблюдать. Мы думали, что нам придется стоять у двери, когда внезапно две дамы неподалеку от сцены встали и оставили свои места. Нас усадили прежде, чем мы осознали это. У меня на голове была меховая шапка все это время, я едва могла выглядывать из-под ее края.
Говорила мисс Кульман. В зале стояла такая необычайная тишина, что я почти могла слышать биение своего сердца. Ее голос был таким мягким, очень мягким, почти неразборчивым порою. Мне приходилось напрягаться, чтобы расслышать каждое слово. Она не говорила ничего нового или необычного. Все, что она говорила, я уже слышала. Уолтер уже сто раз говорил это с кафедры Баптистской церкви на Бульваре. Но был какой-то иной дух вокруг этого места и вокруг нее. Люди пришли в ожидании, и она говорила со властью. И хотя я была глубоко затронута, я оставалась еще скептически настроенной.
Там была маленькая слепая девочка позади меня, и я начала за нее молиться. "Господь, пожалуйста, коснись этой маленькой девочки". Я почувствовала, как слезы скопились под моими сомкнутыми веками. Внезапно мы все встали, когда мисс Кульман начала петь:
Господь, я принимаю,
Господь, я принимаю.
Все возможно;
Господь, я принимаю.
"Поднимите руки, - мягко сказала она. - Поднимите руки и примите Святого Духа".
"Поднять руки?" Внезапно я стала снова очень порядочной женой южного баптистского пастора. А что если кто-то увидит меня? Один из друзей Уолтера? Один из прихожан нашей церкви? Но я не могла остановиться. Мои руки уже были на полпути, и, казалось, они были, как у марионетки, привязаны на ниточках. Вверх, вверх, я не могла контролировать их. Я чувствовала, что мое тело было напряжено и что меня словно кто-то поднимает на цыпочки. Я никогда так не вытягивалась, и не поднимала так высоко руки. Когда мои руки были подняты, я почувствовала, как мои ладошки повернулись к небу, а голова одновременно склонилась. Я никогда в своей жизни не ощущала подобного смирения. Я полностью себя забыла, кто я, где я, и только знала, что Бог буквально касается меня физиески. Это было словно теплая вода лилась на меня от головы до ног.
Затем я услышала голос из прохода. "О Боже, слава на этой женщине". Это была мисс Кульман. Я даже не знала, что она сошла со сцены.
Она слегка коснулась моего запястья. Я ощутила невесомость и, казалось, поплыла в пространстве и скользила под потолком в руках Иисуса. Один человек позади меня продолжал говорить: "Позвольте мне помочь вам подняться".
Я проигнорировала его, удивляясь, что это он делает со мной на потолке. Я хотела остаться там, где я была, но он не уходил. Его голос продолжал звучать в моих ушах: "Позвольте мне помочь вам подняться. Позвольте мне помочь вам подняться".
"Что он говорит такое "подняться"?" - думала я. Я уже так высоко, как только возможно, прямо под потолком. Наконец, я открыла глаза. Я лежала в проходе, мои руки были подняты вверх, а губы повторяли снова и снова: "Слава Господу! Слава Господу!" Мне было все равно, кто меня видит или слышит.
По дороге домой мы с Пэт переживали каждый момент собрания. До меня не доходило, что я могла быть исцелена. Во всяком случае, я пришла не за этим. Все, что я знала, это то, что я была затронута Богом и что-то внутри меня, в глубине моего существа, стало иным.
"Давайте не будем рассказывать об этом нашим мужьям, - сказала Пэт. - Я не уверена, что они поймут". Я согласилась. Но я знала, что в Божье время Уолтер будет готов услышать и понять.
Божье время пришло через неделю. Уолтер встал рано утром. Он собирался пойти на собрание пасторов с завтраком, чтобы спланировать общегородское пробуждение с доктором Полом Рейдером, баптистским евангелистом. Доктор Джордж Шулер, написавший книгу "Находящийся в тени", тоже должен был прийти туда. Уолтер как президент Пасторской конференции был распорядителем собрания.
Я заспалась тем субботним утром, и меня разбудил телефонный звонок. Когда Уолтре пришел домой, я сидела на кровати и говорила по телефону. Я посмотрела на него, когда он вошел в спальню. Он задержался на минуту, затем вышел. Но потом снова то входил, то выходил из спальни. И, наконец, он прервал мой разговор: "Когда ты оторвешься от телефона, я кое-что скажу тебе".
Уолтер никогда не прерывал меня, и я поняла, что ему нужно поговорить прямо сейчас. Я тут же прервала телефонный разговор и почти поволокла его в кухню. Мы сели за обеденный столик, и я стала ждать. "Я хочу кое-чем поделиться с тобой, - сказал он. - Нечто чудесное произошло сегодня утром".
Он пытался говорить, но я видела, что чувства переполняют его. Я никогда его таким не видела. Уолтер был солидным, уверенным, очень надежным; он редко проявлял какие-либо чувства. Но теперь, всякий раз, как он открывал рот, чтобы сказать, его глаза наполнялись слезами. Наконец он взял меня за руку, и мы просто сидели, глядя в кухонное окно, ожидая, когда его чувства утихнут. Наконец он обрел способность говорить, хотя и запинаясь, с длинными паузами между фразами, словно он боролся, чтобы удерживать под контролем свой голос.
"В комнате было много пасторов, - мягко сказал он, - и председатель комитета по планированию пробуждения начал говорить. И тогда этот стройный, седой человек, доктор Шулер, вошел в комнату. Его волосы были, как непричесанная грива, словно гало, окружающее его голову. Но было еще нечто, окутывающее его, - аура, сияние. Все пасторы в комнате замолчали в тот момент, как он вошел. Наступила мертвая тишина. Мы поняли, все мы поняли, что Святой Дух вошел вместе с этим человеком. Наконец, я заговорил и сказал: "Почему бы нам всем не преклонить колени и не помолиться?" И тут же все в комнате встали на колени. Я не знаю, что случилось. Все, что я знаю, это то, что в самом воздухе было нечто в той комнате, что вело наше поклонение. Я никогда не ощущал присутствие Божье с такой силой".
Уолтер закончил говорить, все еще, очевидно, пораженный этим переживанием. И тут настал мой черед. Так мягко, как я только могла, я рассказала ему, что случилось со мной всего неделю назад. Он сидел и слуал, серьезный и молчаливый. Я все говорила, рассказывая ему, как молились женщины из моей группы, повествуя о собрании и, наконец, о моем переживании в зале "Вашингтон Хилтон", когда Кэтрин Кульман дотронулась до моего запястья.
Он просто сидел и кивал, словно все знал об этом. Я поняла, что Бог подготовил его в то утро посредством встречи со служителями и через шокирующее переживание, так чтобы вне зависимости оттого, что я скажу, Уолтер был бы готов принять это, как напрямую от Господа.
"Была ли ты исцелена? " - спросил он.
"Я не знаю, - сказала я с улыбкой. - Я не задумывалась об этом. Все, что я знаю, это то, что депрессия ушла. То ужасное облако, в котором я жила, исчезло. Стремление быть совершенной ушло. Неспособность принять себя как несовершенную и в душе и в теле, все это ушло. Я свободна".
"А как ты себя чувствуешь физически?" - допытывался Уолтер.
"Чудесно, - сказала я. - Я прекратила прием всех препаратов и антибиотиков. Впервые за много лет у меня есть новая сила и энергия".
"Я полагаю, ты была исцелена, - сказал Уолтер, и его глаза снова наполнились слезами. - Я думаю, тебе надо пойти к врачу, и пусть он проверит для гарантии".
На следующей неделе я снова была в кабинете врача. Последовали рентгеновские снимки и обследования.
Спустя два дня я сидела напротив его за столом.
"Что с вами случилось, миссис Гаммельт?" - спросил он.
"Я думала, что вы это спросите", - улыбнулась я. И я рассказала ему в деталях, что произошло.
Он долго сидел и смотрел на стену, где висели его медицинские сертификаты. Наконец он взял папку со стола. "Я закрываю картотеку вашей болезни, - сказал он. - Вы полностью исцелены. Нет признаков никакой болезни почек, только соединительная ткань от прошлых повреждений. Если у вас будут какие-либо проблемы с почками, то это будет совершенно новая болезнь".
Я хотела плясать от радости, и позднее я так и сделала. Никаких лекарств, никаких опухолей, кровотечений, никакой слабости! Теперь я могла жить нормальной, здоровой жизнью, как жена и как мать. Я знала, что мог чувствовать Лазарь, когда он, щурясь выходил на солнце. Моя жизнь была восстановлена. Да будет вся слава Богу!
В течение трех месяцев мой вес поднялся от 97 фунтов (44 кг) до 157 фунтов (71 кг). Впервые в моей жизни мне пришлось сесть на диету.
И произошло еще нечто. Приняв Святого Духа в свою жизнь, я смогла также принять и себя такой, какая я есть. Мое напряжение сменилось благодарением. Мигрень исчезла. И не только мое тело было восстановлено, но и мой ум был обновлен. Аллилуйя!
Спустя шесть месяцев я смогла вернуться к работе. Это была новая Джо Гаммельт, которая входила в здание "Сэм Рэйберн" на Капитолийском холме. Я давала обещание Господу, что если Он позволит мне вернуться на работу, я буду отдавать Ему большую часть заработка. Я пошла работать к конгрессмену из Кентукки, желая быть "просто секретаршей", освободившись от всяких стремлений быть на вершине, быть совершенной. В течение короткого времени все девушки в офисе приняли Иисуса как своего Спасителя, а половина из них была крещена Святым Духом. Я никогда не осознавала силы Святого Духа свидетельствовать об Иисусе.
В то время, как я вернулась к работе, мы с Уолтером и Гордоном предприняли совместное маленькое путешествие. Первым же вечером вне дома я пошла в ванную в мотеле, чтобы помыть волосы. Уолтер и Гордон сидели в спальне и смотрели телевизор. Когда я провела руками с шампунем по голове, я почувствовала нечто новое в структуре моих волос. Я подняла взгляд от раковины, смахнула пену с глаз и поняла, что кожа вокруг моего лица стала толще. У меня начали расти новые волосы. Парик можно было спрятать в шкаф.
Люди стали приходить ко мне за советом. Раньше я всегда была слишком слабой, чтобы помочь им. Теперь я могла поделиться личным опытом общения с Богом, Который показал Свою любовь и силу. Я начала проводить долгие часы на коленях в молитве, с открытой Библией, лежащей около меня. После этого на ковре буквально оставались вмятины, когда Господь учил меня, стоящую на коленях, и давал мне абсолютно новый молитвенный язык. А весной, где-то через год после того, как я была исцелена, у меня была слабая инфекция мочевого тракта. Я знала, что когда Бог исцеляет, Он исцеляет навсегда. Но старый страх снова пришел и зарычал на меня, и я побежала к доктору.
Он обследовал меня, затем встал, держа руки на бедрах, и сурово посмотрел на меня. "У вас незначительная инфекция мочевого пузыря, - сказал он. - Я говорил вам, когда вы были здесь в последний раз, что если у вас будут еще проблемы с почками, то это не будет старая болезнь. Вы были исцелены".
Я ушла из кабинета врача, получив нагоняй, но полная благодарности. Вашингтон никогда не был таким красивым. Вишни вокруг пруда были в полном цвету, трава на газонах сочно-зеленой, и даже тюльпаны снова цвели у здания "Сэм Рэйберн". Белый купол Капитолия сверкал на фоне лазурно-голубого неба. Люди спешили на работу, клаксоны автомобилей гудели, на дорогах царило оживленное движение. Все было по-старому, как и в течение многих лет. Только я была иной. Пятидесятница пришла ко мне!
 

                  Глава 11 - Однажды я умирал... - Кейт Пурдью

В течение последних нескольких лет Кейт Пурдъю путешествовал с пианистом Роджером Вилльямсом, как барабанщик в его группе. Он родился в Альбукерке, штат Нью-Мексико, изучал музыку в Консерватории Новой Англии под руководством эксперта-ударника для работы в Бостонском симфоническом оркестре. Сейчас он живет в пригороде Лос-Анджелеса.

Я только что закончил сезон в качестве ударника в симфоническом оркестре города Мобил (штат Алабама) и осенью 1968-го переехал в квартиру на Голливудском бульваре в Голливуде, Калифорния. Однако прежде чем подписать контракт, который дал бы мне, наконец, место барабанщика в группе Роджера Вилльямса, я решил удалить несколько бородавок.
Я открыл "Желтые страницы" и нашел первого в списке дерматолога - доктора Самуэля Эйриса. Его офис был на бульваре Вилшир, как раз за парком.
Бородавки были обычным делом, и я не ожидал никаких проблем. В кабинете врача я случайно упомянул родинку на внутренней стороне моей правой руки, между запястьем и локтевым сгибом, которая недавно покраснела и воспалилась. Доктор Эйрис только взглянул на нее и сказал: "Ее надо удалить".
Он провел весьма основательное сечение, захватив очень крупный кусок ткани. Он сказал, что это - обычная предосторожность на случай, если опухоль злокачественная. Мне предложили вернуться через неделю, после того как они проведут биопсию.
Когда я вернулся, он провел меня в свой личный кабинет и предложил стул. "Мистер Пурдью, похоже, у нас проблемы. Я послал образец ткани трем ведущим патологам в Южной Калифорнии. Их сообщения о биопсии показывают, что все клетки злокачественные".
"Вот так дела! - присвистнул я. - Ну и что же делать? "
"Я рекомендую немедленную операцию и хочу направить вас к доктору Льюису Гиссу, весьма квалифицированному хирургу в Госпитале святого Винсента. Он сможет предложить вам свое заключение эксперта, как нам быть дальше".
Это не укладывалось в голове. Я всегда представлял себя бездетным молодым холостяком, путешествующим по всей стране, играющим в различных группах и симфонических оркестрах. Теперь же все могло перемениться и даже вообще закончиться.
Доктор Гисс назвал болезнь "меланомой" ("черный рак") самой серьезной формы, распространяющейся через лимфатические узлы. Он надеялся, что поражение не пошло пока дальше моей руки, но заявил, что оно, возможно, уже распространилось по всему телу, особенно в ткани шеи и груди. Немедленная операция была необходима.
"Есть ли риск, что моя рука атрофируется, когда вы перережете мускулы?" - спросил я. Профессиональный барабанщик, не имеющий полной чувствительности рук, - это все равно, что птица с одним крылом.
"Нынче, - сказал доктор Гисс, - мы используем новый метод, при котором мы не перерезаем мускулы, но просто отрезаем кожу, вынимаем мускулы и рассекаем лимфатические узлы. Я не думаю, что вам стоит беспокоиться о потере двигательной способности руки".
Я как-то не почувствовал, что он уж очень оптимистически настроен. Прежде чем уйти из офиса, я дважды спросил его, и наконец он сознался, что хотя они могут спасти руку, он боится, что рак уже распространился по всему моему телу. Он мог поручиться на семьдесят процентов, что я выживу, если болезнь не зашла слишком далеко.
Я согласился на немедленную операцию, но прежде чем госпиталь сможет принять меня, мне нужно было внести триста долларов. У меня их не было. Я позвонил своей матери в Альбукерке и попросил ее дать денег. Сначала она подумала, что я дурачусь, когда я сказал ей о раке. Затем она осознала, что о подобных вещах не шутят. "Я приеду в Калифорнию", - сказала она.
"Нет, мама, - стал я отговаривать ее. - Нет необходимости в твоем приезде. Это будет для тебя слишком тяжело. Оставайся дома и вышли мне деньги".
Деньги пришли, но за неделю до того, как я должен был лечь в госпиталь, приехала и мама. В моей холостяцкой квартире не было телевизора. Мне нужно было по 5-6 часов в день репетировать на барабане, и у меня не было времени смотреть на экран. Не зная, сколь долго мне предстоит оставаться в госпитале, и не желая, чтобы мать сидела взаперти в моей квартире без развлечения, я спустился по улице до мотеля и спросил, нет ли у них тихого номера с телевизором. Мама не большая поклонница телевидения, но я знал, что ей нравится смотреть баскетбол. Это помогло бы ей скоротать время, пока я буду в госпитале.
Мама позднее сказала мне, что она была разочарована, что я не дал ей остаться у себя в квартире, но оказалось, что это был Божий план.
В воскресенье перед моей отправкой в госпиталь мама встала около 7 часов утра и пошла в ресторан через дорогу, чтобы позавтракать. Ресторан был закрыт, и она вернулась в свой номер и включила телевизор. Как только телевизор прогрелся, еще до появления изображения она услышала слова "операция по удалению рака". Это изумило ее и немного напугало. Она уже довольно наслушалась о раке в последнее время и без телевизора. Она выключила его.
Затем она подумала: "А о чем же там шел разговор?" и опять включила телевизор. Она увидела Кэтрин Кульман, которая задавала вопросы маленькой девочке, исцеленной от лейкемии. Мама заинтриговано слушала. Она уже приготовилась записать адрес Кэтрин Кульман в Питсбурге, намереваясь написать ей и попросить помолиться за меня, когда диктор сказал: "А для тех, кто живет в районе Лос-Анджелеса, сообщаю, что Кэтрин Кульман будет проповедовать в зале "Святыня" сегодня вечером".
В тот вечер мы с мамой сидели в машине. "Ты слышал о Кэтрин Кульман?" - спросила она.
"Нет, а кто она?"
"Ну, я думаю, она что-то типа целительницы верой", - ответила мама.
Потом я понял, что мисс Кульман не "целительница верой". Более того, она не любила использовать этот термин, подчеркивая всегда, что у нее самой нет силы кого-либо исцелить. Но слова мамы "целительница верой" возбудили во мне негативное отношение. Мои родные были баптистами в течение нескольких лет, а затем стали прихожанами пресвитерианской церкви. Насколько я знал, все, что звучало как "чудесное исцеление", отдавало Элмером Гэнтри, шарлатаном, который манипулировал невежественными людьми, или же "радио-целителями", которые вопили в микрофон. В сущности, я был разочарован во всякой религии. Казалось, что все пытаются навесить на людей кучу тяжелых правил, чтобы оправдать христианство. Я не хотел иметь с этим дело и был доволен тем, что удачно играю роль интеллектуального агностика. (Агностицизм - учение, отрицающее возможность познания мира. Оформилось в работах Юма и Канта. Прим. пер.)
Если и был Бог, то это была Его задача - доказать мне Свое существование. Я не пытался найти Его.
Однако когда мы с мамой говорили о мисс Кульман, что-то начало расти внутри меня, словно маленькая травинка, пробивающаяся сквозь черный асфальт на парковочной площадке. Я понял, что это надежда, лучик надежды. Может быть - просто может быть - во всем этом что-то было. Может, я смогу получить исцеление.
"Мисс Кульман будет в зале "Святыня" сегодня вечером, - сказала мама. - Не хочешь ли пойти и посмотреть? "
"Конечно, почему бы нет, - сказал я, - в конце концов, мне нечего терять".
Мы приехали к залу около трех часов. Когда мы въехали на площадку для парковки, служитель сказал: "Я возьму ваши деньги и дам вам припарковаться, но вы не попадете внутрь". Он показал на вход в здание. "Видите эту толпу? Служение началось более часа назад, а некоторые из них ждут с восхода солнца и все еще не могут войти".
"Что ж, мы проделали такой путь и конечно можем сделать последнюю попытку", - сказал я. Мы заплатили деньги и припарковали автомобиль.
Мы подошли ко входу в здание и начали пробираться сквозь толпу людей. "Из этого ничего не выйдет, - сказал один мужчина. - Я только что подергал за ручку - дверь закрыта. Они запирают двери изнутри после того, как зал полон. Единственный способ найти место, это дождаться, когда кто-то выйдет раньше времени. Затем они выпускают людей по одному".
Мы поблагодарили его, но продолжили свой путь сквозь толпу, пока не добрались до двери. Я дернул за ручку, и дверь открылась. Мы с мамой быстро проскользнули внутрь, и дверь захлопнулась за нами. Я услышал, как лязгнул замок.
Я тогда не понял, что открытая дверь была вторым чудом в тот день. А первое было, когда мама включила телевизор.
Мы прошли по коридору и встали в одном из проходов, ведущих в гигантский зал. И хотя зал был полон людей - там было почти восемь тысяч человек - царила благоговейная тишина. К нам подошел служитель и прошептал: "Если вы подождете минутку, я найду вам пару мест рядом".
Я кивнул, и он отошел почти на цыпочках, чтобы не нарушать атмосферу поклонения. Глядя в прошлое, я вижу, что это было третье чудо; ибо если даже там и было свободное место в битком набитом зале, то не могло быть двух мест рядом. Но спустя несколько минут мы уже сидели под балконом слева в середине зала. Отличные места!
В зале царил мир. Все же, когда я тихонько сел, слушая, как мисс Кульман делала свои заключения, я почувствовал напряжение. Это было то же самое напряжение, которое я чувствовал на Среднем Западе во второй половине жаркого летнего дня, как раз перед началом грозы - ощущение заряженного воздуха, словно молекулы танцуют в атмосфере, готовые соединиться в едином потоке безумия, которое вскоре взорвется силой.
Мисс Кульман ходила взад и вперед по сцене. Она не кричала и не вопила, как я предполагал. Она даже не проповедовала, просто говорила. Она сказала: "Я не хочу, чтобы кто-либо выходил сюда на сцену, пока он не будет исцелен".
Удивительно, думал я про себя. Я представлял себе, как она возлагает руки людям на лоб, вибрируя и дрожа, выкрикивая повеления, чтобы Господь исцелил какого-нибудь бедолагу. Этого не было, но люди выходили и свидетельствовали, что они были исцелены, пока сидели на своих местах.
Многие из них падали на пол, когда мисс Кульман молилась за них. Я заподозрил, что они были подкуплены перед собранием - естественно, никто в своем уме не будет падать на спину таким образом. Внезапно посреди всего этого со мной стало происходить нечто. Со мной случилось то, о чем я мог бы побиться об заклад, что этого со мной не будет: я потерял контроль над собой.
Я не эмоциональный человек, Я очень циничен и скептически настроен, но я был в отчаянии. Цинизм, скепсис и отчаяние - плохие друзья. И я начал плакать.
Произошло еще кое-что. Я обнаружил, что не могу двигать руками и ногами. Но еще более поразительно - меня нисколько не беспокоило, что я сижу там парализованный. Фактически, это было чудесным ощущением. Позднее мама сказала мне, будто мисс Кульман объявила, что кто-то исцелился от рака, но я не слышал этого. По сути дела, я немного услышал тогда. Когда это чудесное чувство прошло, пришло новое ощущение, убеждение - сильное убеждение, что у меня больше нет рака.
Я ни слова не сказал маме, но она знала, что со мной что-то происходит. Она повернулась и прошептала: "Ты хочешь подняться на сцену?"
Я не хотел идти на сцену. Но прежде чем я осознал это, я уже был на ногах, а мама была рядом со мной.
К нам подошел служитель. "Вы были исцелены?" - спросил он.
Мама ответила звонким голосом: "Да, он был исцелен от рака".
Не было никакого внешнего свидетельства исцеления - только внутреннее глубокое чувство. Тот вид рака, что был у меня, не вызывал боли, по крайней мере на той ранней стадии, на которой я был. Поскольку не было боли, которая могла бы уйти, то я, действительно, не мог доказать, что я исцелен. Но у меня было внутреннее глубокое чувство здоровья.
Служитель посмотрел на меня и снова задал вопрос: "Вы были исцелены?"
Я осознал, что шел, пошатываясь, и говорил невнятно. "Да, я думаю, что так", - сумел я выдавить из себя.
Затем я оказался на сцене. Мисс Кульман подошла ко мне.
"О, как чудесно", - сказала она и протянула руку, чтобы помолиться. Следующее, что я понял, это то, что я лежу на полу, смотрю вверх на потолок зала "Святыня". Мои руки были подняты над головой. Я увидел, что пальцы мои согнуты, скрючены и сжаты.
Моей первой мыслью было: "О мой Боже! Я парализован. Я обменял свой рак на какой-то вид ужасного паралича". Затем началось электрическое покалывание в верхней части моего тела, и я подумал, что у меня сердечный приступ. Но это чувство было приятным, и, наконец, я перестал волноваться и просто лежал там, пребывая в совершенном покое. Наконец кто-то помог мне подняться на ноги. Мы с мамой вернулись на наши места, а затем вышли из зала. Спустя несколько минут после того, как мы вышли из здания, я уже был в состоянии разжать пальцы и легко двигать руками.
Когда мы ехали домой, мама отметила, что я выгляжу гораздо моложе. Я сказал ей, что я чувствую такое счастье, словно маленький ребенок. Я был почти что заново рожден.
"Ты хочешь пойти на операцию?" - спросила она. "Да, почему бы нет", - сказал я. Но чувствовал, что в действительности это не нужно. Совсем не нужно. Я пошел в госпиталь в четверг. Моя операция была запланирована на 7.30 на следующее утро. Они подготовили меня к операции, обмазали красной пастой, ввели глюкозу в мою левую руку и дали мне анестезию. Следующее, что я услышал, были слова медсестры: "Вы в палате для выздоравливающих".
Затем меня перевели в мою палату. Там была мама. И папа тоже был там, он приехал из Альбукерке. Я посмотрел на свою руку и увидел, что она помещена в шину. Я размышлял, не парализована ли она.
Спустя несколько дней пришел доктор, чтобы удалить шину и швы. "Что ж, у нас хорошее сообщение, - сказал он. - Биопсия полностью негативная. Мы не нашли никакой злокачественности".
Я не был удивлен, но мне нужно было спросить его. "Я знаю, что первая биопсия выявила тотальную злокачественность" .
Он пожал плечами. "Это так, но когда вы пришли снова, все было в порядке. Я не думаю, что у вас будут какие-либо проблемы ".
Клетки, бывшие злокачественными ранее, стали доброкачественными, плохое стало хорошим. Это было внешнее проявление того, что произошло в гораздо более глубоких областях моей жизни. Я хотел уверовать, если получу убедительное свидетельство. И оно было дано неопровержимым образом.
Есть много такого в вопросах о Боге, чего я не понимаю. Но я принимаю Его как Бога - Бога любви и силы.
Недавно я прочел в Библии историю о слепом, которого коснулся Иисус и который обрел зрение. Позднее, когда церковники того времени спросили его, кто такой этот Иисус, он ответил, и его ответ является по-моему одним из самых глубоких заявлений в Евангелии:
"Кто Он, я не знаю. Но я знаю одно - я был слеп, а теперь я могу видеть".
Так что не приходите ко мне с просьбой дать вам теологические ответы. У меня их нет. Все, что я знаю, это то, что когда-то у меня был рак, который очень быстро убивает, а на следующий день его не было. Однажды я умирал, а теперь я живой. Вот это я знаю. 

                                       Глава 12 - Бренная жизнь - Марвел Лутон

Они женаты уже тридцать пять лет и живут недалеко от мексиканской границы в Чула-Виста, штат Калифорния. Двое их детей живут со своими семьями поблизости. Марвел владела и руководила маленьким салоном красоты, а ее муж Кларенс работал оператором "Монотайпа" в сан-диеговской газете "Юнион Трибун". И хотя миссис Лутон воспитывалась в семье методистов, вскоре после свадьбы она стала прихожанкой лютеранской церкви, куда ходил ее муж. После переезда из Мичигана в Калифорнию восемь лет назад они оба стали активными прихожанами местной Синодальной лютеранской церкви штата Миссури, а Кларенс был президентом общины.

Были сумерки, и красно-оранжевые лучи заходящего солнца светились над Тихим океаном, когда я запарковала машину перед нашим домом и пошла по тротуару. Я была утомлена после тяжелого дня, полного работа в моем салоне красоты. Странно, думала я, что автомобиль Кларенса стоит у подъезда, а в доме не горит свет.
Я открыла дверь и вошла в полутьму гостиной. Я слышала, как щебетали попугаи в клетках, стоявших на скамейках у окна. Кларенс лежал на софе. Сначала я думала, что он спит, но потом услышала, что он тихонько стонет. Я быстро подошла к нему и встала на колени. "В чем дело?" - спросила я.
"Я болен, - сказал он. Он попытался сесть, но его голова упала на мягкую ручку софы. - Меня рвало, пока в желудке уже ничего не осталось. У меня внутри словно огонь горит".
Я положила ему руку на лоб. Он был горячим. "Когда это началось?"
"По дороге с работы домой. - Он застонал и повернулся на софе, а его лицо исказилось от боли. Несколько наших сотрудников решили пойти пообедать. Все, что я съел, - это гамбургер и стакан молока, но у гамбургера был странный вкус. Я не задумывался над этим, пока не заболел. Я думаю, что у меня пищевое отравление".
"Я отвезу тебя в госпиталь", - сказала я, направляясь к телефону.
Доктор Эллиот, наш семейный врач, встретил нас в палате для неотложной помощи в Госпитале Райской долины в Нейшенал-сити. Анализы показали наличие ядовитого соединения в крови у Кларенса и в его почках. Его поместили в отделение для критических больных, где он пробыл пять дней. Постепенно силы вернулись к нему, но прошло еще четыре месяца, прежде чем он стал достаточно здоров, чтобы вернуться к работе. "Мы были близки к тому, чтобы его потерять", - сказал врач.
И хотя Кларенс сказал, что он чувствует себя отлично и может вернуться к работе в газете, я могла бы сказать, что он так и не пришел в норму.
Спустя десять месяцев, в апреле, мне позвонила моя мать. Ее беспокоил артрит, которым были поражены мои руки. "Марвел, друзья говорили мне о женщине, которая проводит "служения с чудесами" в Лос-Анджелесе. Я понимаю, что Бог часто исцеляет людей на этих собраниях. Одно из них назначено на это воскресенье в зале "Святыня". Не хочешь ли ты сходить? Может, Бог вылечит твой артрит".
Мы с Кларенсом еще поспорили о всяких пустяках, и я стала искать повод, чтобы уйти из дома. Не говоря Кларенсу, куда я иду, я поехала со своей матерью в Лос-Анджелес, посетила служение и вернулась домой тем же вечером. Ближе к ночи, стоя у раковины на кухне, я заметила нечто странное, произошедшее с моими руками. Припухлость ушла, а вместе с нею и боль. Кларенс сидел за столом и пил молоко из стакана. "Кларенс, посмотри на мои руки!" - воскликнула я.
Он подошел к раковине. "Смотри-ка, припухлость исчезла. Ты нашла нового доктора?"
Вместо ответа на вопрос я спросила: "Ты веришь в чудеса?"
"Пожалуй, что да, - сказал он, - но какое отношение они имеют к этому?"
Я рассказала ему, где я была, и что, очевидно, случилось. Он был весьма заинтересован и решил пойти со мной в следующем месяце на собрание в "Святыню". В июле сходил и наш пастор с женой. Он проявил энтузиазм по отношению к собранию и даже предложил, чтобы мы начали проводить служения исцеления в нашей лютеранской церкви. Мы с Кларенсом были несколько скептически настроены. Я была довольна служением в Лос-Анджелесе и была признательна за исцеление, но у меня были опасения по поводу изменения наших традиций в лютеранской церкви. Однако наш пастор был весьма возбужден. "В сущности, - сказал он, - я сам хочу иметь помазание Святого Духа".
Почти через год после первого приступа болезни Кларенс взял меня пообедать в маленький китайский ресторан в бухте Сан-Диего. Мы оба напряженно работали все время, и подобные "вылазки" были редкими. Нам понравилась пища и атмосфера отдыха. Однако около двух часов ночи Кларенс разбудил меня, когда он с трудом ковылял в ванную, испытывая сильную боль. Когда он вернулся в кровать, стало очевидно, что это не обычное расстройство желудка. Он был отчаянно болен, с сильной болью, жаром и распухшим животом. Заподозрив пищевое отравление, я тут же позвонила доктору.
Он отправил нас в палату экстренной помощи в госпитале, где у него взяли кровь для анализа. Однако на сей раз анализ не выявил яда в организме, и медсестра позвала доктора, чтобы отдать ему результаты тестов. Он сразу же пришел, и поскольку госпиталь был заполнен больными, сделал Кларенсу болеутоляющий укол и велел мне забрать его домой, но привезти обратно в кабинет утром в 9.30.
Кларенс посмотрел на медсестер, затем на меня и покачал головой. "Что-то не в порядке у меня внутри, - сказал он, - нельзя ли мне остаться здесь?"
"Простите, мистер Лутон, - сказала одна из медсестер, - но нет свободных коек, а вы не можете оставаться здесь, в палате неотложной помощи. Через несколько минут укол начнет действовать, и вам станет легче. Пусть ваша жена отвезет вас домой".
Он нехотя согласился. Мы не сомкнули глаз остаток ночи.
Майк, наш сын, живший поблизости, согласился отвезти Кларенса в кабинет доктора к 9.30. Я ушла на работу двумя часами раньше. Поскольку мой салон красоты находился как раз рядом с офисом доктора, я ожидала, что получу известия от Кларенса, как только закончится обследование. Но этого не случилось. После обеда я позвонила доктору и поговорила с медсестрой.
"Мистер Лутон поступил к нам с очень распухшим животом сегодня утром, - сказала она, - и его кожа была желтого цвета. Доктор Эллиот прямо в палате поместил его под капельницу. К полудню он забрал его в госпиталь".
Поскольку Госпиталь Райской долины был полон, Кларенс стал пациентом в Главном госпитале Бухты в Чула-Висте. Его болезнью оказался панкреатит, инфекция поджелудочной железы. Опухоль постепенно спала, и примерно через две недели прошла желтизна глаз и кожи, так что ему позволили уехать домой.
Очень слабый, едва в силах выбраться из постели, он продолжал терять в весе. Меньше чем за месяц его вес изменился с 209 до 162 фунтов (с 95 до 73 килограммов). В это время вернулись сильные боли и живот снова опух. Я повезла его к доктору.
Рентген выявил крупную массу в области поджелудочной железы. Так Кларенс снова оказался в госпитале, на сей раз для операции с целью исследования.
Наш пастор был со мной, когда Кларенс вернулся с операции. Он беседовал с Кларенсом за несколько минут до того, как его увезли в операционную. Кларенс говорил о смерти и сказал, что он готов отбыть в мир иной. Почему Кларенс стал говорить о смерти? После того, как пастор ушел, я начала сомневаться: не знал ли он чего-то, с чем не поделился со мной?
Было 8 часов вечера, когда хирург позвонил мне. "Ваш муж выжил после операции, - уверил он меня. - Но я не могу не сказать вам что-то еще. Его поджелудочная железа - это одна сплошная опухоль".
"А вы не могли бы удалить ее?" - спросила я, осознавая, что мало смыслю в хирургии.
"Нет, - ответил он. - Мы боялись трогать ее - даже для биопсии - из страха, что он умрет от потери крови прямо на операционном столе. Однако мы проанализируем дренаж из крупного гнойника и тогда сможем сказать, злокачественная или доброкачественная опухоль".
"Пожалуйста, доктор, - сказала я, чувствуя, что с трудом выговариваю слова. - Мне нужно услышать это на языке, который я смогу понять".
На другой стороне линии наступила длинная пауза.
"Мы оставили дренажные трубы в боку вашего мужа, - медленно проговорил доктор. - Но все, что я могу сказать вам, миссис Лутон, это то, что дни его сочтены. Это все".
В ту ночь я сидела у кровати мужа. Кроме двух трубок, выходящих у него из бока и исчезающих под постелью в каком-то высасывающем агрегате, у него была трубка во рту, которая шла в горло, еще одна в носу и третья в руке. Это была долгая, одинокая ночь. Я сидела и обдумывала все перипетии нашей совместной жизни. Мой дедушка был методистским служителем, и корни моей веры были глубокими. Но мать Кларенса полагала, что если ты не лютеранин, то у тебя нет шансов пойти на небо. Я негодовала, когда мать Кларенса давила на меня, побуждая уйти из методистской церкви и вступить в лютеранскую. Но чтобы порадовать Кларенса, удержать мир в семье и просто на случай того, что моя свекровь права насчет небес, я вступила в лютеранскую церковь. Это было тридцать пять лет назад, в Мичигане. С того времени почти вся моя горечь по отношению к его матери ушла, и, казалось, мы наконец остепенились, чтобы в покое прожить остаток жизни здесь, в Калифорнии. И вот теперь такое.
Я посмотрела на Кларенса, лежавшего без движения. Обе его руки были привязаны к рейкам кровати, чтобы он не мог дергаться и вытащить трубки. Постоянно жужжала и свистела помпа под кроватью, и в палате был странный запах.
Кларенс слегка пошевелил головой, открыл глаза и увидел меня. Он кивнул, улыбнулся, а затем снова заснул. Я сидела и смотрела на его руку. Конец его большого пальца был отрезан в производственной аварии много лет назад. Я вспомнила, как я тогда суетилась вокруг него, говоря ему, что Бог что-то хочет сказать ему и что он слишком упрям, чтобы слышать. Теперь я пожалела, что тогда говорила так.
Казалось, что наша совместная жизнь была постоянной битвой, заполненной спорами и недопониманием. Теперь все наши разногласия были забыты. Все, что я знала, это то, что я люблю его и не представляю, как смогу прожить без него. "Дорогой Господь, пожалуйста, не дай ему умереть". Я положила лицо в ладони, чтобы медсестры, снующие вокруг, не видели, как я плачу.
За палатой я слышала болтовню и смех медсестер, уходящих с работы. Как могут они просто так выходить из этого дома скорби и смерти и забывать о тех, чья жизнь несколько минут назад зависела от них? Я хотела закричать: "Как смеете вы быть счастливыми? Разве вы не знаете, что мой муж находится между жизнью и смертью? "
Дверь лифта закрылась, унося с собой их смех. И теперь я сидела одна, ожидая, и со мной были только мягкое насвистывание кислорода, жужжание всасывающей машины и удары моего собственного сердца.
Тут в дверь кто-то тихонько постучал. В палату молча вошла одна из сестер из предыдущей смены и закрыла за собой дверь.
"Я думала, что вы ушли домой, - сказала я, глядя на часы, - уже больше одиннадцати".
"Я дошла до парковочной площадки, и тут Бог сказал мне вернуться обратно", - ласково сказала она.
"Бог?"