Посланники мира

Так он шел некоторое время, пребывая в состоянии какого-то нереального счастья. Настроение было великолепным и казалось, что все теперь по плечу, а сам он на целую голову выше любой проблемы. Дорога привела Иаира на небольшой холм, откуда открывался красивый вид в долину, залитую солнцем и красками. «Жизнь прекрасна», - подумал Иаир, глядя вперед и наслаждаясь красотой пейзажа. Дорога бежала вниз мимо группы невысоких деревьев, под которыми издалека было хорошо видно путников. Они не просто сидели там, они что-то делали, перемещаясь под деревьями. Это привлекло внимание Иаира. По мере приближения к путникам Иаир скоро стал различать их голоса. Они кричали. Среди прочих отчетливо был слышен высокий мужской голос, обладатель которого горестно причитал о чем-то. Иаир вспомнил тягостную атмосферу, которая царила в его доме, когда они с Иешуа пришли туда. Эти страшные, душераздирающие вопли плакальщиков! Сердце защемило от воспоминаний, а спина вновь ощутила холодок. «Теперь этот холод не от росы», - подумал Иаир. «Греет солнце, но откуда же это берется?». Тревожное чувство охватило Иаира. И не даром. Приблизившись к группе путников, он увидел, что под деревом лежит мужчина. Одежда вся перепачкана в крови. Иаир пригляделся повнимательнее и увидел на его обнаженной груди над сердцем  широкую рану, как от клинка большого кинжала. Несколько других мужчин суетились вокруг бездыханного тела, в то время, как один надсадно кричал, то подбегая к телу, то отбегая от него. Рубаха на его груди была разорвана, а голова посыпана дорожной пылью, в знак скорби. Иаир подошел к одному из мужчин, который стоял чуть поодаль и спросил, что случилось. «Разбойники, они напали на нас ночью». «А что вы делали здесь ночью?» - спросил Иаир. «Мы ходили в соседнее селение к рабби Иешуа. Наши дома неподалеку, у каждого из нас была какая-то болезнь, мы слышали, что Он исцеляет людей и пошли попробовать».  «И что же? Вы получили то, зачем приходили?» - «Да, все до единого». «А он, - собеседник Иаира показал в сторону бездыханного тела, - еле добрел туда при помощи своего родственника. А обратно бежал, как молодой. И вот под этими деревьями в темноте нас подкараулили разбойники. Мы стали отбиваться, а один из них ударил его кинжалом, и потом они все убежали. Он пролежал здесь с нами несколько часов, истекая кровью, и на рассвете умер. Мы ничем не смогли ему помочь». «Сырая серость. Удушающая серость. Скользкие скальные стены равномерно, плавно связаны над головой в гигантский купол. Я стою на пороге, и кто-то вталкивает меня внутрь. Дверь за спиной захлопнулась». «Опять это видение», - Иаир почти физически ощутил удар тяжеленной двери за спиной. В ушах еще гудело от этого грохота. В тело вернулась ломота, но усилием воли Иаир взял под контроль свой разум. Он был габаем - руководителем общины в своем городке, и ему не раз приходилось руководить погребением. Поэтому он со знанием дела сказал: «Времени мало, мы должны как можно скорее предать его тело земле. Найдите пару толстых ветвей, надо соорудить носилки».

 

Дорога до дома убитого показалась Иаиру ужасно долгой. Носилки, которые им удалось соорудить, получились несуразными и все время разваливались. Приходилось часто останавливаться и чинить их, чтобы не уронить тело. К тому же неожиданно разразилась гроза. Перекатываясь от одного края неба к другому, гремел гром, и сильный дождь с резкими порывами ветра безжалостно хлестал путников. От дождя дорога превратилась в грязный поток, по которому идти было временами невыносимо трудно. Но все-таки они дошли. Чувство долга перед умершим и закон заставляли их двигаться, когда человеческие силы иссякали. Тело принесли в родной дом умершего. Хевра кадиша – местная погребальная группа собралась быстро и, омыв перепачканные в грязи ноги, с поспешностью, но со знанием дела, принялась за обряд очищения - тагара. В комнату принесли воду, сосуды, платки, льняные полотна. В порядке старшинства присутствующие осторожно поворачивая, обливали тело подогретой водой. Затем тело очищали  чистыми платками. Наконец обряд омовения пришел к своей основной ритуальной части. Двое старших членов хевра кадиша, встав слева и справа от тела, стали попеременно поливать тело от головы до самых ног, повторяя: «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит …». Когда вода в сосудах иссякла, все громко воскликнули: «Тагор, тагор, тагор!» – «Чист, чист, чист!». Тело накрыли сухим белым полотном, и так оно лежало некоторое время, пока старейшины хевра кадиша решали, во что одевать покойника. Поскольку он умер не своей смертью, его не полагалось облачать в традиционный погребальный саван — тахрихин. Убитого следовало предать земле в той одежде, в которой он принял смерть. Но сложность была в том, что вся его одежда оказалась залитой кровью. А в испачканной кровью одежде не полагалось хоронить покойного. Поэтому решили обернуть тело в чистый саван, а одежду положить по порядку в могилу, не надевая. Склеп для погребения был расположен недалеко от города, поэтому покойного несли на носилках четверо молодых членов хевра кадиша. Дорога была пустынной по причине не прекращающегося дождя, и Иаир поймал себя на мысли, что желает сейчас только одного: чтобы этот холодный день как можно скорее закончился. «Я служитель, и мой долг быть рядом с умершим до конца, без уныния», - боролся Иаир со своей слабостью. Но самоубеждение не помогало. Тело побеждало дух, и в нем чувствовалась болезненная ломота. Болезнь опять наступала. Но всему на земле рано или поздно приходит конец, нужно только иметь терпение, чтобы дождаться его, не растеряв достоинства. Пришел конец и этой траурной церемонии. Тело было предано земле. Последний раз прозвучали молитвенные слова теилим: «Живущий под покровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоящийся! Скажу я Богу: «Ты – защита моя и оплот мой, Всесильный мой, на Которого я полагаюсь». Ибо Он спасет тебя от западни, от губительного мора. Крылом Своим прикроет Он тебя, под крыльями Его ты приютишься, щитом и кольчугой будет для тебя Его верность …». «Верность!? Верность Всевышнего, но верность кому? Человеку!? Мы провожаем каждого покойного этими словами, значит ли это, что верность Бога принадлежит всем людям? Казалось бы, какое дело Ему до нас, шлепающих здесь по колено в грязи? И в чем она проявляется, эта верность? Как проявилась верность Всевышнего по отношению к этому человеку, которого убили разбойники?» От этих мыслей Иаиру стало еще холодней, казалось силы совсем оставляют его.

 

Сырая серость. Удушающая серость. Скользкие скальные стены равномерно, плавно связаны над головой в гигантский купол. Он опять стоит на пороге, и кто-то вталкивает его внутрь. Дверь за спиной с грохотом захлопнулась. Он оказался здесь совершенно неожиданно, точнее, он совсем не ждал, что окажется здесь. Всматриваясь во тьму, прислушиваясь, он понимает, что не один. Здесь свидетели прошлого - духи некогда живших людей. Грустно опущены их лица. «Я умер?» - приходит пронзительная мысль.

Тесно прижимаясь каждый к каждому, стоят они вдоль стен во всю длину, поддающуюся зрению. Похоже, они боятся ступить на середину. Грузной, горячо зловонно дышащей тушей наваливается темнота. Безобразными стонами, жуткими хрипами наполняет она слух: «Шеол», - слышит он. Хочется бежать, но дверь за спиной захлопнута.

Страх, ужас, паника, смятение, отчаяние в каждой мысли. Надо бежать, и подняв уже ногу, он хочет сделать шаг, но вдруг понимает: «Дальше нет тверди, дальше бездна. А они - пленники страха, потому и стоят здесь, прижимаясь всеми своими слабеющими силами к стене,  предпочитая страх бездне». «Неужели  это моя судьба, вечный страх? Нет, я выбираю бездну». Разрезающим слух чьим-то отчаянным криком раздался многократно повторенный звук его шага: «Шеол»! Он покинул тот мир – обитель страха. Он летит. Полету, кажется, нет конца, но вот он – удар, прервавший ожидание, разрешивший сомнения.

Он видит тени, проплывающие, нет, не в воздухе, но где? Ведь это тени погребальных птиц. «Это бесы», - приходит страшная мысль. «Они спокойны, неторопливы, они уже видят свою добычу. Значит, я давно уже мертв. Ведь при виде недавней смерти, они кричат так, как будто дико и радостно смеются. Они просто ждут, пока я буду готов в их понимании, чтобы они начали терзать меня своими острыми клювами».

Он не задумывается, почему видит себя, как бы со стороны. А вокруг, в сыром сумраке – пространстве, не имеющем границ, в голубой пыли, вокруг мириады таких, как он. Тела многих, их прежние оковы, исковерканы, скомканы, изувечены, с вылезшими из-под кожи ребрами, с размазанными по лицу мозгами. Оцепенение и ужас.

«Мы вновь прибывшие, вот рядом человек, его лицо знакомо мне». Над сердцем у него след от кинжала. По пояс он еще закутан в саван, но саван уже перепачкан и смят. Человек путается в нем ногами, идя к Иаиру. В руках у него окровавленная одежда. Он сотрясает ей с выражением гнева на лице. «Нечист, нечист, нечист», - кричит он. «Зачем вы положили со мной эту окровавленную одежду? Ты же габай, почему ты не остановил их? Поделом тебе, что ты оказался здесь со мной в аду!»

«Нет, нет, - отойди от меня!» - кричит Иаир и просыпается.

Иаир открыл глаза и несколько мгновений не мог вспомнить, где он. Глядя в темноту, Иаир пытался найти связь с реальностью. Пока, наконец, не вспомнил: после похорон ему стало настолько плохо, что он еле передвигал ногами. И кто-то, помогая ему идти привел Иаира в свой дом, помог переодеться в сухую одежду и уложил на постель, где он и лежал сейчас. «Значит я не умер». Иаир попытался сесть, но сил совсем не было. Тело ужасно ломило. Его охватила дрожь, и Иаир опять рухнул на постель. Что со мной? Мне так плохо? Со стоном он натянул под подбородок покрывало, пытаясь согреться, и закрыл глаза.

 

Некоторое время Иаир лежал, не отдавая себе отчета в том, спит он или нет. Болезнь властвовала в теле. Мысли путались. Ему казалось, что они словно расплавленная черная смола с шипением ползают в голове, причиняя боль. Он не мог найти удобного места для головы на подушке. «Какой ужасный был сон, я никогда не думал о том, какой он, Шеол! … Что это было? Плод воспаленного сознания или реальность? … Страшные образы … Я не хотел бы там оказаться … Да разве это зависит от меня? Я ведь не думал, что увижу этот сон, но все равно увидел …» С одной стороны, образы, увиденные Иаиром во сне, были ужасны, но с другой стороны, ему неосознанно хотелось увидеть продолжение. Однако сон ходил где-то рядом, и Иаир никак не мог погрузиться в него. «Скорее бы кончилась эта болезнь, мне надо домой, мое путешествие слишком затянулось». В то же время, на фоне ужасных образов из сна заботы этого мира казались такими далекими, пустыми. «Все пройдет и останется только эта вечная реальность - Шеол. Жизнь все равно, рано или поздно закончится, а что потом?» Иаир ужаснулся, хотелось встать и бежать от ужаса, но не было сил подняться. Дрожь охватила его: «От чего я дрожу? От горячки или от страха? Что наша жизнь? Обман! Пауза перед прыжком в ад? Зачем борьба? Зачем исцеление? Что принесло исцеление этому человеку, раз он все равно в Шеоле? Зачем он ходил к Иешуа? Зачем ему было даровано здоровье, если спустя короткое время его зарезали разбойники? Он даже не успел насладиться своим здоровьем! А Ципора, зачем она исцелена? К чему все это? Зачем она вернулась к жизни, если все равно конец – ад? Неужели она тоже окажется там в этом ужасном месте?» Иаир в бреду напрягал память, чтобы вспомнить, как там все было. В сыром сумраке – пространстве, не имеющем границ, в голубой пыли, вокруг опять были мириады таких, как он. Иаир со стоном метался на постели, и ему уже казалось,  что он мечется в той вечной голубой пыли. И люди вокруг мечутся вместе с ним. Их тела, скомканы, изувечены. Ужас и стоны. Необъяснимым образом Иаир видел их лица, искаженные страданием. Его духовный взор бежал от лица к лицу. Он искал здесь Ципору. С одной стороны, он надеялся, что не найдет её здесь, с другой стороны, что-то в сердце говорило, что это самообман, она здесь и, как и он,  обречена на вечные мучения. Иаир хотел остановиться. «Зачем мне эта определенность? Разве не лучше пребывать в неведении? Ведь относительно вечной судьбы своих ушедших ближних мы всегда пребываем в неведении! Все человечество словно дремлет на краю этой вечной бездны, пребывая в блаженном неведении до поры». Но духовный взгляд Иаира помимо его воли бежал, перебирая лица. И вот, это ужасное мгновение! Он увидел Ципору. Она, как и все металась со стоном в голубой пыли. Волосы её были перепутаны от пота, а на грязном лице отображались ужас и страдания.  Она протягивает руки к Иаиру, прося защиты, и кричит ему: «Папа, спаси меня!» «Я не могу, я не могу тебе помочь»,  - кричит в ответ Иаир. «Я мертв, как и ты!»

В этот момент у постели, где Иаир метался в бреду стояли мужчина и женщина, хозяева дома, давшего Иаиру приют. Звуки стонов Иаира разбудили их, и они подошли к больному, чтобы как-то облегчить его страдания. «Ему совсем плохо», - сказала женщина. «Не говори так, ведь ты не хочешь его смерти», - ответил мужчина. «Он поправится. Намочи полотенце, он весь горит». Женщина пошла за водой и скоро вернулась, принеся с собой наполненную крынку и свежее полотенце. Намочив и затем, слегка отжав полотенце, она протянула его мужу, и тот стал обтирать тело Иаира. В комнате запахло свежестью. Иаир перестал метаться, очевидно, холодное обтирание облегчило его страдания.

 

И вдруг. Откуда этот запах весны? Пьянящий. Сминающий порой человеческий разум, как тонкостенную раковину полевой улитки. О, жестокий, почему он наполняет мои легкие. Он вселяет в меня жизнь, зачем, чтобы продлить мои мучения?

Я открываю свои выклеванные и вновь дарованные мне глаза. Передо мной Божественная, но простая в своем совершенстве женщина. Она стоит надо мной, со спелым яблоком в правой руке, а левую протягивает мне: «Вставай, я помогу тебе выбраться отсюда».
 
«Как зовут тебя, как твое имя?», - шепчу я.
Она отвечает: «Любовь».

«Любовь», - кричу я, что есть силы! И просыпаюсь от крика, или заново рождаясь.

Иаир болел несколько дней, пока в его теле шла борьба жизни со смертью. Он видел еще несколько ужасных сновидений о Шеоле, когда бредил. А одно из них врезалось в память, и уже встав на ноги, Иаир носил его в себе, как камень. Среди ужасающей обстановки Шеола, в том сне Иаир видел прекрасное на вид существо. Его невесомое тело и  платье были, как будто созданы из мельчайших, переливающихся в тусклом свете, драгоценных кристаллов. От их соприкосновения между собой рождались прекрасные звуки, сладкая музыка. Она сопровождала существо постоянно. Когда оно двигалось, темп музыки ускорялся, когда останавливалось, - замедлялся. «Это существо совершенно!» - думал Иаир, оно создано не для Шеола. «Но что оно здесь делает?» Иаир внимательно следил за существом и его движением среди мучившихся здесь под звуки прекрасной музыки людей. Легко перемещаясь, как будто на облаке, существо время от времени что-то говорило. Иаир сначала никак не мог разобрать его слов, от которых весь Шеол приходил в движение, и пространство вокруг наполнялось ужасающим хохотом. «Словно это брюхо хохочущего исполина, а мы внутри», - подумал Иаир. Но вдруг существо направилось в сторону Иаира и оказалось столь близко, что Иаир смог разобрать детали в его обличии и убранстве, которые вблизи выглядели еще более роскошными и величественными. Утонченные до совершенства черты лица существа были мужскими. Но в резком контрасте с совершенством черт лица было его выражение. Губы и глаза существа буквально источали горделивое презрение! И это делало выражение лица существа отталкивающим. И еще одна отвратительная деталь: то, что издалека выглядело, как облако под ногами существа, на самом деле оказалось огромной массой мерзких червей, в которую были погружены его ступни. Мелкие белые опарыши, которых издалека не было заметно, ползали по его голове и плечам, заползая в нос и уши. «Какое омерзительное сочетание прекрасного и ужасного! - подумал Иаир, - как такое вообще возможно?» «Иаир, - заговорило существо, - ты выглядишь таким изумленным и испуганным! Чего ты боишься? Это место является общим для всех людей. Ты находишь его ужасным? Что ж, ничего не поделаешь. По правде говоря, мне это место тоже не нравится. Но одно приносит мне утешение. Это то, что здесь рано или поздно оказываетесь все вы, люди, те, кого когда-то Всевышний поставил в центр мироздания! Какая честь для меня, херувима, отверженного Всевышним, быть здесь вместе с вами!» Шеол захохотал. «Ты спишь сейчас и видишь сон, - продолжило существо, - но скоро ты будешь здесь в действительности. Очень скоро, ты даже сам удивишься, как быстро бежит время. Время лишь на время! А Шеол вечен, вечен, вечен, запомни это. Так что мы с нетерпением ждем тебя. Тебя и твою любимую дочь, Ципору! Она уже однажды заглядывала к нам в гости, но этот великий обманщик Иешуа вернул её к жизни на время. Все это временно, временно, временно, ты понимаешь это?» «Ха-ха-ха» - прогремел Шеол. «И сам Иешуа скоро окажется здесь, напрасно вы все обольщаетесь, он дает вам лишь временное облегчение, но он не может изменить вечность. И поэтому его место с нами в стране тления. С каким нетерпением мы ждем его.  Хочешь, я покажу тебе мою мечту? Пользуясь тем, что мы с тобой во сне, я могу сделать это. Смотри!» Иаир увидел Иешуа, Он был наг, только набедренная повязка оставалась на Нем. Все обнаженное тело Иешуа было в крови от побоев. Он стоял на коленях, опустив низко голову и прижав к груди руки, из которых струилась кровь. Существо подплыло к Иешуа на своем облаке из червей, и вытащив правую ногу из этой жуткой массы, поставило её на спину Иешуа. «Ты побежден, - со страшной улыбкой на лице сказало существо, - ты в моей власти, ты мой навсегда!» «Н-е-е-е-т!», - закричал в ужасе Иаир и проснулся.

Спустя несколько дней после этого сновидения Иаир уже настолько окреп телом, что смог отправиться в дорогу домой. Но в сердце не было радостного чувства предвкушения встречи с родными после такой продолжительной разлуки. "С чем я возвращаюсь домой? Я ушел, чтобы найти облегчение и ответы на вопросы, которые мучили меня. Но в дороге я растерял все, что нашел. Теперь я потерял и последнюю надежду. Что значат радости жизни, что значит счастье и несчастье, когда всех нас ожидает ненасытимое брюхо Шеола?"

Хотя расстояние до дома Иаира было не большим, однако в пути его опять ожидала суббота. «Я оставил дом уже две недели назад», - прикинул Иаир. Надо было найти место для субботнего покоя, и Иаир решил остановиться у богатого и влиятельного родственника Девры - Цадока, жившего в селении неподалеку, по дороге к дому. Цадок был потомственным цадоким (саддукеем) и с гордостью носил имя основателя этого учения. Иаир же разделял взгляды прушим (фарисеев) и потому старался как можно реже встречаться с Цадоком, избегая изматывающих религиозных споров. Но сейчас Иаир неосознанно хотел встречи с Цадоком, может быть потому, что тот был в числе близких родственников, находившихся в доме Иаира, когда Ципора была при смерти. Или потому что разум Иаира был полон сомнений, из-за мучительных сновидений, увиденных им во время болезни. Дом у Цадока был по-настоящему роскошным по местным меркам, и хозяин с подчеркнутым радушием и даже с почетом принял Иаира. День только подошел к своей середине, и домочадцы суетились, осуществляя последние приготовления к субботе. Все, но не Цадок. Он был высоким, немного полным человеком и двигался благообразно, с достоинством. Иаир всегда чувствовал себя рядом с Цадоком маленьким, незначительным и суетливым. Цадок любил дорогие вещи и окружал себя роскошью. Иаир же не придавал большого значения вещам, и в его доме было только то, что являлось необходимым для жизни. После того, как рабы помогли Иаиру осуществить все гигиенические предписания, Цадок пригласил гостя в свою личную комнату. Здесь Цадок и Иаир расположились возле небольшого столика, где никогда не переводились изысканные сладости. «Расскажи, брат, откуда держишь путь?», - начал беседу Цадок. «Прошло уже две недели, как мы не виделись. Вчера приходили люди от Девры, она в смятении, не зная где ты. Просила помощи, чтобы я послал людей отыскать тебя. А тут ты сам. Что случилось, где ты был?» - «Долго рассказывать», - ответил Иаир. Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал?» - «У нас много времени, впереди суббота» - «Что ж, я ходил к Иешуа, мне необходимо было узнать ответы на некоторые вопросы, не дающие мне покоя» - «И что? Ты нашел ответы?» - «Да … Вернее, вначале мне казалось, что я обрел истину, но потом в дороге произошли события, из-за которых … словом, я заболел и провел некоторое время на грани жизни и смерти …» - «Мне жаль» - «Нет, теперь уже все в порядке, но то, что я видел в тех снах не дает мне покоя … Что ты думаешь о Шеоле, Цадок?». Иаир давно заметил, что Цадок никогда не смотрит в глаза собеседника. Вот и сейчас тот посмотрел куда-то неопределенно вправо, затем с озабоченным выражением, но все также вальяжно откинулся  на подушки и сказал: «Ты же знаешь, я не верю, что есть олам ха-ба (загробная жизнь) и воздаяние» - «Но я видел Шеол и падшего херувима, который заправляет в нем. Я видел там дорогих мне людей, и самого себя, Шеол ожидает всех нас, я в ужасе, Цадок!» - «И это все, чем занят твой разум, в то время как твоя жена сходит с ума, разыскивая тебя повсюду? Ты знаешь, я не верю ни в ангелов, ни в духов. А твое видение – это лишь болезненный бред, пустой сон» - «Но есть промысел Всевышнего в том, что мы видим сны. Иосеф видел пророческие сны …» - «За это он и поплатился рабством и даже тюрьмой!» - твердо, но все также степенно, не выходя из себя, возразил Цадок. «Нет провидения Всевышнего, человек сам является причиной добра или зла, как написано: «Слушай и исполняй, чтобы хорошо было тебе и детям твоим, если будешь делать доброе и угодное пред очами Господа, Бога твоего». Если тебе сейчас плохо, это значит, ты либо не слушаешь, либо не исполняешь то, что тебе говорит Господь» - «Что, и в болезни Ципоры тоже моя вина?» - «Я не хотел тебе этого говорить, но раз ты сам спрашиваешь – отвечу. Да! Ты только посмотри, что ты творишь. У тебя есть семья, прекрасная жена и дочь, у тебя есть работа. Тебя уважают в городе, ты габай! А чем ты занят сейчас? Ты бегаешь за бродячим проповедником в поисках истины! Чем это закончится? Легко предсказать: ты потеряешь работу, и тебе нечем будет кормить семью! Чем тебе поможет тогда твой Иешуа? Ничем! Ты придешь ко мне, трезво мыслящему человеку. Да, трезвость - мой принцип, так живу я, так жил мой отец, и его отец жил точно также. Мы верим в то, что видим…» - «Но когда ты видишь что-то, вера не нужна, верить можно только в то, что невидимо», - прервал Цадока Иаир.  «Я не слепец и хорошо вижу, что ты блуждаешь, теряя твердую почву под ногами, и позволяешь всяким обманщикам вроде Иешуа водить себя за нос» - «Я слышал эти же слова от сатаны в Шеоле!» - не стерпел Иаир. «Иешуа вернул к жизни мою дочь, ты был свидетелем этого» - «Да, я был там и хорошо помню, как он сказал, что Ципора не умерла, но спит. Это ловкий трюк для простаков, вроде тебя». Иаир, не стерпев, вскочил на ноги! Цадок тоже встал и, видимо поняв, что перешел границу дозволенного, сказал примирительным тоном: «Ладно, давай продолжим этот разговор позже, сейчас располагайся и отдыхай». После этого он ушел и словно растворился в огромном доме, так, что Иаир больше ни разу не видел Цадока, за то время, пока гостил у него.

 

Настало утро субботы. Иаир хорошо знал, где располагается местная синагога и отправился туда рано, сознательно избегая новой встречи с Цадоком. Габаем здесь был еще достаточно молодой человек по имени Тал. Иаир дружил с Талом и его красивой женой Кайле, которая была еще на восемь лет младше своего мужа. Несмотря на свой молодой возраст Тал имел репутацию бескомпромиссного исполнителя заповедей Закона. К его мнению прислушивались, а проповеди Тала приходили послушать жители других селений. Тал всегда делал все сам на собраниях своей синагоги. Крайне редко гости здесь получали возможность говорить. С одной стороны – это было нарушением общепринятой традиции, с другой стороны, собрания в синагоге Тала всегда были интересными и запоминающимися, поэтому все мирились с его авторитарностью. В то утро Тал говорил о предназначении человека: «Мир, в котором мы с вами живем – это самый низкий из всех миров, созданных Всевышним. Он настолько низкий, что присутствие Всевышнего несовместимо с самим существованием этого мира, поэтому написано: «человек не может увидеть Меня и остаться в живых». Но это не значит, что в нашем мире нет Всевышнего. Он живет духом в каждом из нас, и это дает нам возможность быть Его представителями на земле. У нас есть тело, но у нас есть и дух от Всевышнего, никогда не забывайте об этом. Тело наше принадлежит этому миру, а дух принадлежит миру, где обитает Всевышний. Помните! Эти два мира несовместимы! Поэтому внутри каждого из нас идет непрерывная борьба. Мицвот (заповеди) даны нам Всевышним для того, чтобы мы могли завоевывать этот мир для Господа. Когда мы соблюдаем заповеди, побеждает Всевышний, но когда мы забываем заповеди, то побеждает этот мир и наша плоть, а от этого гибнет и сам человек! Когда я говорю «мицва», я не имею в виду только те предписания, которые записаны в законе. Все мицвы записаны в нашем духе. И мы всегда знаем, поэтому, как должны поступать. Мицва — это всякое доброе дело, всякий похвальный поступок, хотя бы и не предписанный Законом. Возьмите, к примеру, ваших детей. Закон говорит, что детей надо наказывать, это так. Но если вы  наказываете их с жестокостью в сердце – вы нарушаете мицву добра, которая записана в вашем духе. Что происходит? Ваша плоть выигрывает, а Всевышний проигрывает, и, в конечном итоге, вы просто причиняете вред себе. Итак, соблюдайте мицвы, которые записаны в вашем сердце, а не только те, которые написаны в Законе, и будьте достойными представителями Всевышнего в этом мире».

 

Тал был худощавым человеком невысокого роста. С первого взгляда он мог показаться недружелюбным из-за пронзительного взгляда и глухого тембра  голоса. К тому же, он имел привычку крутить пальцами редкую растительность его бороды и пейсов. От этого лицо Тала выглядело неопрятным. Однако, когда Тал и Кайле находились рядом, жена  дополняла своими достоинствами недостатки мужа, и вместе они представляли собой прекрасную супружескую пару. Кайле была всегда безупречно одета и необыкновенно обаятельна. Голову она покрывала белым платком из тонкой ткани, который выгодно подчеркивал смуглый цвет кожи её лица. Кайле умела создавать вокруг себя уютную и теплую атмосферу и с удовольствием принимала гостей. Поэтому Иаир охотно согласился с приглашением Тала погостить в их семье до завтрашнего утра.  «Я провел прошлую ночь у Цадока. Мне так трудно с ним общаться. Скажи, как он относится к твоему учению?» -  задал вопрос Иаир по дороге к дому Тала и Кайле. «Я не спрашиваю его. Он обычно сидит на собраниях с отрешенным лицом, а иногда садится на ослика накануне субботы и отправляется в гости в другие места, где в синагогах учат цадоким. Наши взгляды несовместимы, ты же знаешь» - «Да, я еще раз имел возможность убедиться в этом накануне вечером» - «Ты говорил, что присутствие в нашем мире Всевышнего несовместимо с самим существованием этого мира, но поверь, когда Иешуа вошел к нам в дом, у меня было чувство, что это пришел Всевышний. Я ходил с Ним несколько дней и видел, как Он исцеляет. Знаешь? Он просто говорит, и люди становятся здоровыми» -  «Иаир, не ты один свидетельствуешь о Нем. Многие обратили внимание на Иешуа из-за Иоханана, когда он крестил на Иордане. Ты же знаешь, там было много людей. Все относились к Иоханану с глубоким уважением, хотя он и говорил о себе, что сам он «просто голос», и ждет там знака, крестя людей. Он имел откровение, что Всевышний укажет на Помазанника среди одного из тех, кто приходил к нему креститься. И Иоханан получил этот знак: Он засвидетельствовал, что Всевышний указал ему на Иешуа, его собственного брата!» - «Так ты согласен со мной? Он не обычный человек?!» - «Подожди, Иаир, ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты начал с вопроса, так дослушай меня до конца. Да, я считаю, что явление Всевышнего в этом мире, если оно имеет место, не обойдется без разрушения. Вспомни, Господь явился Аврахаму, и даже позволил ему иметь какие-то возражения, но чем это закончилось? Ведь он пришел туда не для того чтобы поговорить с Аврахамом, Он пришел, чтобы произвести суд над городами» - «И чем же, по-твоему кончится присутствие здесь Иешуа?» - «Иаир … Иаир, Если в Нем действительно явился Всевышний, это грозит нечестивому миру страшными разрушениями, тысячами смертей и судом! Но с другой стороны, я думаю вот о чем: если Всевышний приблизился к нам так близко, что живет среди нас, входит в наши дома и ест нашу пищу, то Он тем самым дает этому миру притронутся с Себе. Знаешь? Я думаю, что люди давно постарались бы убить Всевышнего, если бы только могли до Него добраться! А здесь … если Он Тот, Кто ты думаешь, тогда либо миру пришел конец, либо мир убьет Иешуа и тех, кто с Ним связан. Для меня это стало очевидным вчера, когда я узнал о смерти Иоханана» - «Что? Как это случилось?», - Иаир схватился за голову от охватившего его ужаса и остановился. «Да, да, Ирод обезглавил его в темнице. И скоро мир доберется до Иешуа. Он избавился от голоса Помазанника, теперь пришел черед самого Помазанника» - «О-о-о, - простонал Иаир, - если бы ты знал, как это созвучно тому, что томит меня в последние дни. Я видел во сне Иешуа в Шеоле и падшего херувима, глумящегося над Ним» - «Не надо сокрушаться, Иаир, этот мир лишь на время, и Шеол не навсегда. И если его собирается посетить Всевышний, значит Шеолу приходит конец. Вот сейчас суббота в этом мире, и она дана нам для того, чтобы мы отдохнули от забот. Когда же настанет суббота будущего мира, я верю, что мы узнаем истинную цену всех событий и их смысл, а от этого войдем в истинный покой. Успокойся, доверяй Всевышнему».  

Шабат! Иаир всегда ждал окончания недели с облегчением. Как вы уже, конечно, поняли, он был человеком с непростым внутренним миром. Иаир принимал все события вокруг близко к сердцу, а его постоянной спутницей была тревога. В день обычно несколько событий причиняли боль его душе. Он справлялся с источниками боли как мог, хотя в основном, довольно успешно, но все же, очень эмоционально. Он не мог найти покоя, пока проблема не была разрешена, или пока, по крайней мере, не был найден путь её разрешения. Иногда напряжение длилось неделями  и месяцами. И всегда в день после шабата было очень тяжело возвращаться в мир забот; к середине недели начиналось предвкушение блаженного отдыха; а в субботу Иаир научился отключаться от тревоги. Он как бы говорил ей в субботу: "приходи завтра, сегодня не твой день". Таким образом, тревога вся скапливалась в начале недели и обрушивалась на Иаира, когда приходило её время.  Но в ту субботу Иаир совсем не нашел отдохновения. Он не смог отделаться от мучивших его вопросов. А впереди его ждали будни. С чувством усталости он залез на постель. Все что осталось для отдыха – это несколько часов сна. Но и в снах Иаир в последнее время не находил облегчения. Однако, когда он уснул, сон оказался крепким, хотя и непродолжительным. Иаир проснулся и несколько секунд находился в полудреме, пытаясь вспомнить что-нибудь. Память была чистой, но недолго. Постепенно одна за другой пробудились все тревожные мысли последних дней. Иаир ворочался и никак не мог овладеть собой. Иногда казалось, что он засыпал, но во сне видел какие-то чудовищные образы, черпавшие силы из тревог. И от этого Иаир ощущал боль в груди: как будто сердце сжималось в комок от тревоги. «Так больше не может продолжаться», - подумал Иаир. «Постель словно раскалена, я не могу больше лежать. А что делать, я в гостях, если встану, проснутся все остальные. И все же надо встать. Выйду потихоньку на улицу, подышу воздухом». Иаир встал, не одеваясь, и в чем был прокрался к входной двери и, стараясь не шуметь, вышел на улицу. Ночь была удивительно теплая, босые ноги совсем не ощущали холода. Иаир постоял не более минуты у входа, но его ноги от нервного напряжения «хотели ходить», и он пошел в темноту. У него не было ни конкретной цели, ни направления. Поэтому он некоторое время просто ходил кругами вокруг дома Тала. Но это не приносило облегчения, тревога не уходила. Теперь к ней добавилась еще и усталость от бессмысленной ходьбы. Иаир был в отчаянии. «Господи, помоги мне! Я не могу так больше, я устал», - негромко, но с глубокой горечью в голосе пробубнил он. Иаир запустил пальцы рук в волосы и стал трясти голову, повторяя: «Я устал, устал, устал, устал …». И в этот момент случилось нечто, чему можно найти объяснение, но нельзя в точности передать словами. Иаир почувствовал, соприкосновение с чем-то бесконечно огромным и теплым. Это было похоже на волну, но, нет, это была не волна. Это было гуще, чем вода, и вообще не похоже на воду. Что-то теплое, как тепло от огня в холодный день. Оно обволокло Иаира, постепенно окружая со всех сторон. Это не мешало ему двигаться, но в тоже время от этого соприкосновения сразу же стало незачем куда-то идти, потому что Иаир увидел что-то, что мы бы назвали картиной, или даже точнее сказать кинокартиной, потому что в ней все двигалось, жило. У него было чувство, что он видит там все ответы на свои вопросы, и потому он старался разглядеть детали, понять их смысл, но не мог. А потом он услышал, нет, он ничего не услышал, хотя было очень похоже, что он слышит слова, но не было никаких звуков. Итак, он услышал: «Ты только успокойся, Я потом тебе все объясню. Придет время, и ты все поймешь». Эти слова были сказаны таким заинтересованным тоном, что у Иаира не осталось никаких сомнений: Тот, кто говорил, очень добр к нему. В этих словах была Любовь и забота. Никакого грома, вспышек или чудесного свечения, просто тишина во мраке ночи, но в ней было столько Любви! Казалось, все пространство вокруг Иаира обняло его и сказало: «Я люблю тебя и желаю тебе добра». И Иаир успокоился, напряжение ушло. Он опять оказался один, посреди ночи, возле дома друга, босой и раздетый. Иаир почувствовал холод. Ему захотелось поскорей лечь в постель и укрыться, что он и поспешил сделать. Сев на край постели, устроенной для него на невысокой кушетке, он не забыл про грязные ноги. Когда он был маленьким, отец учил его потирать ноги одну об другую, перед возвращением в постель, если приходилось вставать во время сна и ходить по голому полу. Иаир сидел на краю кушетки и усердно потирал ноги, засыпая и думая при этом: «С Ним я готов пойти куда угодно, в Шеол, так в Шеол. Если в Шеоле есть столько Любви, там все преобразится, я ведь видел сон про это».  «Если Всевышний собирается посетить Шеол, значит Шеолу приходит конец», - вспомнил он напоследок слова Тала.

О, я хочу Тебя, Любовь.
Прилети во сне, поселись во мне!
О, я хочу Тебя, синекрылый сон –
Любви безумье.
Ласковой воды прохладной,
С холода тепла живого,
Пальцами чуть-чуть коснуться,
И, вздрогнув, замереть от счастья…
...
Любви прошу я, стоя на коленях!

 

К полудню следующего дня Иаир был уже дома. После ночного видения Он почувствовал, что кризис миновал. Болезненные ощущения и слабость оставили его. И на душе стало значительно легче. Самое главное, ушло это чувство поражения и безысходности, из-за которого Иаир не хотел даже смотреть в глаза своим родным: Девре и Ципоре. «Если их горькая участь предрешена, а я ничем не могу помочь им, тогда, что нам остается? Лишь обманывать себя до поры? Взгляд Цадока не проникает дальше земной жизни, он считает, что там за чертой ничего нет. Поэтому он цепляется за земную жизнь и хочет из нее выпить все до последней капельки. Но тот, кто верит в олам ха-ба (существование после земной жизни), воздаяние и Шеол, не может бездумно наслаждаться, как цадоким. Я не получил еще ответы на все мои вопросы, но Он объяснит, кода придет время все, что мне необходимо знать и понимать. А сейчас я должен успокоиться и жить». По мере приближения к своему дому Иаир все больше думал о жене и дочке и почувствовал, как он соскучился. «Между нами есть что-то, незримо связывающее нас. Мы не просто люди, которые живут в одном доме. В них есть моя часть, а во мне – частичка от них. Мои частички в каждом из них, неудержимо стремятся воссоединиться с целым.  А их частички во мне притягивают меня к моим любимым».  Так начался новый период жизни этой семьи. Ципора заметно поправилась и даже подросла за время отсутствия Иаира. Видно было, что со здоровьем у нее все хорошо. Дом был чисто убран, нигде не осталось даже следа от лекарств, с их неприятным запахом.

Иаир удивлялся сам себе, как после таких глубочайших переживаний, он позволял повседневной жизни опять втянуть себя в привычное русло. Через некоторое время он вдруг понял, что счастлив, глядя на свою дочь, пышущую здоровьем, и жену, отдохнувшую от горьких забот, связанных с болезнью Ципоры. Но при всем этом, Иаир ни на минуту не забывал про Иешуа, слухи о котором приходили в их городок постоянно. Люди рассказывали о новых чудесах, совершенных Иешуа, но интересной была реакция Иаира. Рассказы и свидетельства о новых чудесах не производили на него почти никакого впечатления. Почему? Может быть, потому что он видел чудо из чудес в своем собственном доме? У него было ощущение, что хотя Иешуа продолжает совершать все эти невообразимые дела, но время чудес приходит к концу, и приближается час прямого столкновения Иешуа с этим несовершенным миром, где правит зло. Эта мысль после разговора с Талом крепко запечатлелась в его памяти.  Но месяц проходил за месяцем, месяцы складывались в года, и все оставалось по-прежнему.

Закончилась еще одна зима, и ей на смену пришла долгожданная весна. А весна для каждого еврея наполнена предвкушением главного праздника – Песах, - праздника опресноков, праздника весны и праздника  свободы, установленного в память об Исходе из Египта. В том году четырнадцатое нисана приходилось на пятый день недели. В маленьких селениях и городках, подобных тем, где жил Иаир, до наступления вечера четырнадцатого нисана справлялись со всеми приготовлениями, включая заклание однолетнего ягненка (корбан песах) и его приготовление. Но в Иерусалиме, где паломники насчитывались тысячами «корбан песах» начинался четырнадцатого нисана и продолжался до вечера пятнадцатого нисана, а все это время считалось «Эрев Песах», то есть - кануном Пасхи. Поэтому пасхальная жертва в Иерусалиме съедалась за седером пятнадцатого нисана. Это, однако, не являлось обязательным временем совершения седера для всех общин, и больше того, повсюду вне Иерусалима  люди буквально соблюдали заповедь, совершая седер  в первый день опресноков вечером, четырнадцатого нисана. По очереди в Иерусалим на Пасху в том году отправился другой габай из их общины. А Иаир должен был остаться дома, чтобы возглавить празднование Песаха в синагоге.

 

Иаир навсегда запомнил четырнадцатого нисана в том году. Подготовка к празднику днем накануне радовала сердце. Девра была хорошей хозяйкой. Правда, во время болезни Ципоры, ей с трудом давались домашние дела. Она не раз жаловалась, что руки её опускаются от горечи на сердце. Но теперь, когда ребенок вернулся к нормальной жизни, Девра, казалось, решила возвратить все, что было утеряно. Иаир был очень рад, наблюдая за тем, как забота Девры о доме делает его все более уютным, благоустроенным. С наступлением сумерек, когда вся еда для седера уже была приготовлена, они втроем начали ритуальный поиск квасного (хамец) в доме. Иаир произнес молитву и взял в руки свечу, а Девра с Ципорой вооружились пером и деревянной ложкой, чтобы осмотреть углы в доме и собрать все до малейшей крошки хамеца из труднодоступных мест. Ципора звонко смеялась и в доме царила радостная предпраздничная обстановка в предвкушении седера. Дом, конечно же, был заранее идеально убран, и об остатках квасного где-то в доме не могло быть и речи, но чтобы молитва главы семейства об успешном поиске хамеца не осталась тщетной, Девра с Ципорой заранее разложили в укромных местах десять кусочков хлеба, тщательно завернутых в ткань. Иаир ходил по дому со свечой и приговаривал: «А посмотрим, что у нас здесь», и когда он подходил к месту, где был спрятан очередной кусочек, Ципора не могла сдержать своего нетерпения и заливалась смехом. Наконец все десять кусочков были найдены, а все углы осмотрены, и можно было приступать к основному моменту праздничного вечера – седеру. На трапезу были приглашены гости: одинокая пожилая соседка Иаира, о которой семья Иаира всегда заботилась, и молодая вдова с мальчиком, по возрасту чуть старше Ципоры. Её муж, как многие мужчины в Галилее, занимался тяжелым рыбацким трудом и несколько лет назад утонул во время шторма. Наконец трапеза была начата, и Ципора, как младший ребенок за трапезой задала первый ритуальный вопрос: «Что значит этот праздник, и чем отличается эта ночь от всех остальных?» Иаир привычно стал отвечать словами пасхальной Агады: «Эта ночь особая, потому что мы вспоминаем, как Всевышний спас нас из египетского рабства». «Арамейцем – скитальцем был отец мой и спустился в Египет, и проживал там с немногими людьми, и стал там народом великим, сильным и многочисленным. Но худо поступали с нами Египтяне и притесняли нас, и возлагали на нас работу тяжкую. И возопили мы к Господу, Богу отцов наших, и услышал Господь голос наш, и увидел бедствие наше …». И в этот момент что-то нахлынуло на Иаира, он замолчал, потому что к горлу подкатил комок от столь знакомых слов, которые сейчас так тронули сердце. «Увидел бедствие наше …»: Иаир впомнилл как Ципора жалобно смотрела на него в тот день, умирая. В том взгляде была мольба о помощи и одновременно безысходная тоска, но: «Он увидел бедствие наше!» «Иешуа, как я хотел бы еще раз Тебя увидеть. Ты пришел из сострадания в мир, наполненный бедами, потому что увидел бедствие наше, но если этот мир доберется до Тебя, если Ты позволишь ему прикоснуться к Тебе, он убьет Тебя! Жертвуешь ли Ты собою ради нас?». Все смотрели на Иаира, не понимая, что с ним происходит. «Абба-лэх (папочка)», - в наступившей тишине прозвучал вопросительно голос Ципоры. Иаир повернул голову и взглянул на дочь глазами полными слез. Ципора, увидев это, бросилась к нему и крепко обняла за шею. А Иаир сглотнув, продолжил: « … и труды наши, и угнетение наше. И вывел нас Господь из Египта рукою сильною и мышцею простертою, и страхом великим, и знамениями, и чудесами».

 

Рано утром пятнадцатого нисана, Иаир проводил в синагоге торжественное собрание. Иаир читал в тот день из книги Шмот (Исход): «И созвал Моше всех старейшин Исраэйлевых и сказал им: выведите и возьмите себе мелкий скот для семейств ваших и зарежьте пэсах. И возьмите пучок эйзова, и обмакните в кровь, которая в сосуде, и приложите к притолоке и к обоим косякам кровь, которая в сосуде; а вы не выходите никто за двери дома своего до утра. И пойдет Господь для поражения Египтян и увидит кровь на притолоке и на обоих косяках, и пройдет Господь мимо дверей, и не даст губителю войти в дома ваши для поражения. Храните сие как закон для себя и для сынов своих навеки. И будет, когда войдете в землю, которую даст вам Господь, как Он говорил, соблюдайте это служение. И когда скажут вам дети ваши: «Что это за служение у вас?», То скажите: «Это жертва пэсаха Господу, который прошел мимо домов сынов Исраэйлевых в Египте, когда Он поражал Египтян, а наши дома избавил». И преклонился народ, и поклонился…». Можно сказать, что для Иаира это было обычным пасхальным служением. Иаир провел много таких собраний и делал все привычно, если бы не это ощущение, точнее сказать предчувствие, чего-то страшного. Иаир вглядывался в лица окружающих, пытаясь в них увидеть признаки чувств, созвучных его собственным, но не находил их. От этого Иаир ощущал себя совершенно одиноким в многолюдстве собрания. С раннего утра в сердце была необъяснимая тревога и боль от чего-то невидимого. Временами это чувство притуплялось, но потом от какого-то случайного образа, слова, и даже звука, оно возобновлялось с новой силой. И вот около полудня, казалось, тягостное предчувствие нашло свое объяснение, потому что три часа небо было темным, как ночью. Когда начало темнеть, люди высыпали из домов на улицы и вопросительно смотрели в небо, пытаясь понять, что происходит. Но потом улицы опустели, люди спрятались в своих домах, закрыли двери и молились, в страхе прижав к себе своих детей. Когда солнце опять начало светить, Иаир понял, что затмение ничего не объяснило, оно было лишь знамением другого события, которого так ужасалось его сердце. Вечером Иаир с семьей совершал вторую трапезу седера, но во время этого он ощущал себя таким отстраненным от реальности, что с трудом говорил, и это было хорошо заметно всем присутствующим.

 

В ту ночь Иаир вновь увидел во сне Шеол. Точнее, он увидел Иешуа в Шеоле. Он лежал без движения в неестественной позе на правом боку, при этом правая рука Его с большой зияющей раной была завернута за спину, а голова безвольно закинута назад. Он выглядел так, как будто кто-то скомкал Его тело и с ненавистью швырнул сюда. На теле Иешуа были следы истязаний, кожа во множестве мест была рассечена ударами кнута. В других местах, там, где кожа уцелела от удара, под ней синими рубцами запеклась кровь. «Он выглядит совершенно безжизненным», - подумал во сне Иаир. «А как Он должен выглядеть, ведь это Шеол, и Он мертв». Но в контрасте с бездвижностью Иешуа, было движение вокруг. Шеол двигался! Точнее его обитатели медленно собирались вокруг тела Иешуа. Кто-то полз в голубой пыли, кто-то ковылял, как мог. Они двигались все одновременно со всех сторон, словно тело Иешуа притягивало их к себе. И каждый говорил: «Ночь смерти, нет жизни, нет спасения, нет надежды, смерть, смерть, смерть». Те, кто подобрался к телу Иешуа первыми, трогали его, продолжая твердить те ужасные слова, от которых охватывал ужас. Следующие уже тянули руки из-за их спин, передние не выдержали и начали падать, а на них стали накатываться сзади другие. В конце концов Тело Иешуа совсем скрылось из вида, а они все лезли друг на друга, образуя из себя холм. Когда холм достиг исполинской высоты, на самом верху Иаир увидел падшего херувима. Он сидел там на троне и видно было по всему, что он испытывает восторг от происходящего. Подняв руку вверх, он сказал: «Стойте, достаточно. Он, ваша надежда, отныне достояние Шеола. Теперь у вас больше нет надежды, и смерть навеки будет властвовать над вами. Плачьте, луч надежды погас, настала тьма и ночь во вселенной». И все люди вокруг стали рыдать. Заплакал и Иаир. Его разбудила Девра. «Что с тобой, почему ты плачешь?», - спросила она. Но Иаир все плакал, не находя в себе силы остановиться. И только через несколько минут он ответил ей: «С Иешуа случилось что-то ужасное, не даром было затмение. Настало время тьмы».

О том, чтобы поспать еще в ту ночь, не могло быть и речи. До утра было далеко, но возбуждение от увиденного во сне, овладело умом и сердцем Иаира настолько, что он просто не мог думать ни о чем, кроме образов, увиденных там. Погруженный в раздумья Иаир пошел в темноте в синагогу. Хотя по порядку это был день праздничных будней, но он выпадал на субботу. Иаиру предстояло опять проповедовать, но что он скажет людям? Прошло время, настало утро, и через некоторое время в синагоге стали собираться люди, а Иаир все думал: «Взошло солнце, и потому мы говорим, что ночь прошла, и настал новый день, но как часто бывает, что ночь длится, даже когда светит солнце. Взять хотя бы меня, когда Ципора болела, все время для меня длилась ночь, ночь боли и скорби. Но это только один пример. Бывает, мы ходим в лучах света, а в это время чья-то жизнь протекает во тьме греха или глупости. Мы пытаемся пробудить кого-то: «Встань, очнись, начни жить во свете», - но нет, нас не слышат. Вот и сейчас, когда за окнами светит весеннее солнце, кто-то здесь в синагоге слушает эти слова, а в сердце его царит ночь. И потому он не слышит слов проповедника. Даже в одном дне может быть несколько периодов тьмы, а в каждой ночи – несколько вспышек света. Но когда во тьме вдруг вспыхнет свет, он приносит боль глазам, привыкшим ко мраку. Когда люди привыкают жить под покровом ночи, свет делает им больно, и потому эти люди отворачиваются и хотят избавиться от света и его источника. Человек, закоренелый в грехе, может даже пойти на убийство своего обличителя. Но помните, во дне ли вы, или в ночи, Всевышний все равно видит вас, и знает, что в ваших сердцах, ибо написано: «Тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день». Всегда помните об этом». Так проповедовал в ту субботу Иаир, без усилия перейдя от раздумий к проповеди.