Посланники мира

                                                                ПРЕДИСЛОВИЕ

                                                    Дань уважения Кэтрин Кульман
 

Я полагаю, что теперь ее знают все. В течение почти четверти века она была сосудом Божьим, который позволял исцелению и восстановлению течь в жизнь тысяч людей.
Она была любима и обожаема миллионами, а ругали ее только те, кто не верит в божественное исцеление или кто не прилагает никаких усилий, чтобы понять ее и то, за что она выступает. Но я видел ее за кулисами, когда ей предстояло выйти на платформу перед залом, чтобы представить людям свою безграничную веру в Бога, и я внимательно наблюдал за ней. Снова и снова она молилась:

"Дорогой Боже, если Ты не помажешь меня и не коснешься меня, я - ничто.
Я никчемная, когда действует плоть. Ты получишь всю славу, или я не смогу выйти туда и служить.
Я не сдвинусь с места без Тебя".

И внезапно она бросалась на сцену. Это было как взрыв, и в это трудно поверить. И дело не только в том, что она говорила - поскольку это всегда так же просто и ясно, как и стиль проповедей самого Христа. Я не понимаю, как это происходит, не понимает и она, но когда Дух начинает двигаться в ней и она внезапно чувствует побуждение бросить вызов силе сатаны во имя Иисуса, то происходят чудеса. И повсюду люди, даже самые степенные и достойные, падают навзничь на пол. Католики и протестанты поднимают руки и поклоняются Богу вместе - и все прилично и благопристойно. Сила Святого Духа перекатывается по залу, как океанские волны. Работники с телевидения вскоре поняли, что она не шарлатан и не фанатик. Люди, которых они знали, получили помощь на ее служениях. Ей не было равных в уме и божественной мудрости. Она не была богата и не стремилась к материальным благам. Я это знаю! Лично собрав деньги, она отдала их нашему движению "Призыв подростков" и помогла оборудовать на нашей ферме приют, чтобы мы моги находить и реабилитировать безнадежных наркоманов. Ее молитвы принесли деньги для строительства церквей в заброшенных деревнях по всему свету. Она спонсировала учебу бедных детей и талантливых молодых людей, принимавших ее любовь и заботу. Она ходила со мной в гетто Нью-Йорка и возлагала любящие руки на чумазых юных наркоманов. Она не морщилась и не отворачивалась - ее забота была подлинной.
А почему эту дань уважения приношу я? Потому что Святой Дух побудил меня сделать это! Она ничего не должна мне, и я не просил от нее ничего большего, чем та любовь и уважение, которые она годами проявляла ко мне. Но слишком часто мы все отдаем дань уважения только мертвым.
И вот теперь я говорю великой женщине Божьей, которая оказала такое сильное влияние на мою жизнь и на жизнь миллионов: мы любим тебя во имя Христа! История еще скажет о Кэтрин Кульман!
Ее жизнь и смерть принесли славу Богу.

Дэвид Вилкерсон, автор книги "Крест и нож" 

                                                                   Глава 2

                                 На Божьем складе нет дефицита – Капитан Джон Леврие
 

Я отлично помню, как я впервые встретилась с капитаном Леврие. Полицейский с головы до пят и баптист до мозга костей, он почти дошел до последней черты. В отчаянии он прилетел из Хьюстона в Лос-Анджелес. Он умирал. Но давай позволим ему рассказать свою историю.

Я стал полицейским, когда мне исполнился 21 год. Еще в 1936 году я начал работать в отделении полиции Хьюстона и дослужился до чина капитана отдела несчастных случаев. В течение всего этого времени я не знал, что такое болезнь. Но в декабре 1968 года, когда я пошел на медицинский осмотр, все изменилось.
Я знал доктора Билла Роббинса еще с тех пор, как он был стажером, а я - полицейским-новобранцем. Он ездил со мной в патрульной машине, когда я только начал работать в полиции. Но после того, что, как я думал, было обычным медицинским осмотром в его офисе, доктор Роббинс стянул резиновые перчатки и сел на край стола. Он покачал головой. "Мне не нравится то, что я обнаружил, Джон, - сказал он, - и хочу, чтобы ты показался специалисту".
Я взглянул на него, заправил рубашку в брюки и застегнул ремень с револьвером на поясе. "Специалисту? Зачем? Моя спина немножко побаливает, но спина полицейского..." Он не слушал. "Я собираюсь послать тебя сразу же к доктору Макдональду, урологу в этом же здании".
Я знал, что лучше не спорить. Спустя два часа, после еще более основательного обследования, я выслушивал другого врача - доктора Ньютона Макдональда. Он сказал прямо в лоб: "Как скоро вы сможете лечь в госпиталь, капитан?"
"Госпиталь?" - я услышал ноту страха в своем голосе.
"Мне не нравится то, что я обнаружил, - медленно произнес он. - Ваша предстательная железа должна быть размером с орех, а она размером с лимон. Единственный способ узнать, что не в порядке, это пройти биопсию. Мы не можем ждать. Вы должны быть в госпитале не позднее, чем завтра утром".
Я пошел прямо домой. После ужина Сара Энн уложила детей в постель. Джону было только пять, Эндрю - семь, а Элизабет - девять лет. Затем я сообщил ей новость.
Она слушала молча. Мы прожили вместе счастливую жизнь. "Не откладывай этого, Джон, - спокойно сказала она. - У нас слишком много ради чего стоит жить".
Я посмотрел на нее, облокотившись на край кухонного стола. Она была так молода, так красива! Я подумал о наших прекрасных детях. Она была права, у меня было много такого, ради чего стоило жить. В тот вечер я позвонил своей дочери Лорейн, которая была замужем за баптистским служителем в Спрингфилде, штат Миссури. Она обещала, что ее церковь будет молиться за меня.
Спустя три дня, после дополнительного обследования (включая биопсию), я сидел на постели в госпитале, доедая обед. Дверь в палату открылась, и вошли доктор Макдональд и один из докторов персонала госпиталя. Они закрыли дверь и пододвинули стулья к моей кровати. Я знал, что у занятых врачей нет времени на светские разговоры, и почувствовал удары пульса в горле.
Доктор Макдональд не стал томить меня ожиданием. "Капитан, боюсь, у нас печальные новости, - он сделал паузу. Ему было трудно выдавить из себя слова. Я ждал, пытаясь удержать взгляд на его губах. - У вас рак".
Я видел, как его губы двигались, произнося слово, но мои уши отказывались воспринимать звук. Снова и снова я видел это слово на его устах. Рак, именно так. Сегодня я здоров как бык - ветеран, прослуживший тридцать три года в полиции. А завтра у меня рак.
Казалось, прошла вечность, прежде чем я смог ответить: "Ну и что же мы будем делать? Я полагаю, вам придется удалить его".
"Это не так просто, - сказал доктор Макдональд, откашлявшись. - Это злокачественная опухоль, и она на слишком продвинутой стадии, чтобы мы могли с ней справиться. Мы отсылаем вас к врачам в Онкологический институт М. Д. Андерсона. Они известны во всем мире своими исследованиями в лечении рака. Если кто-то может помочь вам, то это они. Но дело обстоит не очень хорошо, капитан, и мы солгали бы, если бы дали какую-либо надежду на будущее".
Оба доктора сочувствовали мне. Можно сказать, они были расстроены, но они знали, что я заслуженный офицер полиции и я буду требовать факты. Они представили их мне настолько честно и вместе с тем настолько мягко, насколько они могли это сделать. Затем они ушли.
Я сидел и смотрел на остывшую еду. Все выглядело безжизненным - кофе, недоеденный бифштекс по-швейцарски, яблочное пюре. Я оттолкнул поднос и свесил ноги с постели. Рак. Надежды нет.
Подойдя к окну, я стал смотреть на Хьюстон, город, который я знал лучше, чем тыльную сторону своей ладони. Он тоже был поражен раком - преступностью и болезнью, как и любой большой город. Треть века я работал, пытаясь остановить распространение этого рака, но это была задача без решения. Солнце садилось, и его прощальные лучи отражались на шпилях церквей, возвышавшихся над крышами домов. Я никогда не замечал этого прежде, но, оказалось, Хьюстон полон церквей.
Я был членом одной из них - Первой баптистской церкви. Более того, я был дьяконом в церкви, хотя моя личная вера не была слишком сильна. Некоторые из моих приятелей в отделении посмеивались надо мной, заявляя, что у меня столько же оснований называть себя баптистом, как Гарри Трумэном, - пьющий бурбон, играющий в покер, сквернословящий. Хотя я слушал, как мой пастор говорил мощные проповеди на тему спасения, у меня никогда не было победы в личной жизни. Я был дьяконом скорее благодаря добропорядочности и престижу моей профессии в городе, чем моей духовности. И вот теперь я встретился лицом к лицу со смертью и пытаюсь найти что-то, чтобы устоять. Но когда я опустил ноги в воду, то не нашел дна. Было такое ощущение, что я тону.
Я смотрел вниз с девятого этажа. Было бы просто взять и выйти из окна. Я видел людей, умирающих от рака, видел их тела, съеденные болезнью. Как просто было бы окончить все это прямо сейчас. Но то, что сказала Сара, осталось во мне: "У нас есть ради чего жить".
Я подошел к постели и сел на край, уставившись в серые сумерки, которые, казалось, поглощали меня. Как я скажу ей и детям, что умру?
На следующий день пришли доктора из Института М. Д. Андерсона. Нужно было еще сделать анализы. Доктор Дельклозе, врач, ведущий мой случай, действительно был искренним со мной: "Все, что я могу сказать вам, это то, что вам надо приготовиться побывать у огромного множества врачей", - сказал он.
"Сколько времени у меня остается?" - спросил я.
"Я не могу дать вам какой-либо надежды, - сказал он откровенно. - Может, год, может, полтора. Рак очень распространился в нижней части живота. Единственный способ лечения - это большие дозы радиации, а это означает, что одновременно мы убьем много здоровой ткани. Однако если мы хотим продлить вашу жизнь, то мы должны начинать".
Я подписал бумаги, и они начали облучение кобальтом в тот же день.
Я верил в молитву. Мы молились за больных каждую среду вечером в Первой баптистской церкви. Но мы предваряли нашу молитву об исцелении словами:
"Если на то Твоя воля, то исцели..." Я был научен этому. Я ничего не знал о молитве с властью - с той властью, которую имели Иисус и апостолы. Я, естественно, верил, что Бог может исцелять людей, но я просто не предполагал, что Он занимается чудотворением сегодня.
И вот, когда я пошел на облучение, мое тело обрили и пометили голубым карандашом, как тушу, готовую к разделке мясника. И единственная молитва, которую я сумел сказать, была: "Господи, пусть эта машина сделает то, для чего она была создана".
Все же это была неплохая молитва, ибо эта машина была разработана, чтобы убивать раковые клетки. Конечно, доктора пытались сделать так, чтобы радиация не поразила остальные органы, потому меня пометили с точностью до миллиметра. Рак был в области предстательной железы, и его надо было облучить со всех сторон, поэтому огромная кобальтовая пушка вращалась вокруг стола, и радиация проникала в тело со всех сторон.
Ежедневное лечение продолжалось в течение шести недель. Меня выписали из госпиталя и разрешили вернуться к работе, но каждое утро я должен был приходить за дозой облучения.
Прошло шесть месяцев с того дня, как была определена моя болезнь. Приближалась Пасха, и Сара упомянула, что, похоже, она будет радостнее Рождества. Может быть, кобальт сделал свое дело. Или даже лучше - может, доктора допустили ошибку. Затем, спустя сто двадцать дней после первого диагноза, боль поразила меня.
Была пятница, полдень. Я пообещал встретиться с Сарой в маленьком ресторане, где мы часто обедали.
Она уже приехала. Я улыбнулся, положил полицейскую фуражку на подоконник и вошел в кабину, где сидела она. Я тоже сел и почувствовал, словно в меня воткнули раскаленный добела кинжал. Боль пронзила правое бедро, и начались нестерпимые спазмы. Я не мог говорить и просто смотрел на Сару в немой агонии. Она схватила мою руку.
"Джон, - сказала она, задыхаясь, -что это?"
Боль постепенно стала спадать, оставляя меня таким ослабевшим, что я едва мог говорить. Я пытался! рассказать ей; но тут, как прилив, набегающий на соленый берег, боль вернулась. Это было подобно огню в моих костях. Мое лицо покрылось капельками пота, и я потянулся к воротнику, чтобы развязать галстук. Официантка, пришедшая принять заказ, почувствовала, что что-то неладно. "Капитан Леврие, - сказала она с тревогой в голосе, - с вами все в порядке?"
"Я справлюсь с этим, - наконец сказал я. - Меня внезапно схватила боль".
Мы решили не есть. Вместо обеда мы пошли прямо в госпиталь, и доктор Дельклозе немедленно провел просвечивание рентгеном. Когда они готовили меня, я положил руку на правое бедро и почувствовал вмятину. Она была размером с серебряный доллар и прощупывалась, как дырка под кожей. Рентген показал, что это такое: рак проел дыру в бедре. Только слой кожи прикрывал пустоту.
"Прошу прощения, капитан, - сказал доктор со смирением. - Рак расширяется, как и ожидалось".
Затем размеренным тоном он сделал заключение: "Мы снова начнем облучение кобальтом и будем делать все возможное, чтобы все протекало настолько безболезненно, насколько возможно".
Ежедневные поездки в госпиталь возобновились. Сара пыталась быть спокойной. Она работала в отделении полиции до нашей свадьбы и много раз видела смерть. Но здесь все было иначе. Я не знал тогда, но доктора сообщили ей, что я, вероятно, протяну не более шести месяцев.
Я продолжал работать, хотя становился все слабее и слабее. Было трудно понять, было ли это из-за рака или из-за кобальта. Однажды вечером Сара заехала за мной на работу и сказала: "Джон, я думала вот о чем. Я долго не была занята делом. Что ты скажешь, если я вернусь на работу? "
"У тебя есть работа, - я улыбнулся, - просто позаботься о наших троих детях. А я буду зарабатывать на хлеб в этом доме. У меня еще осталось много сил".
"Ты все еще крутой полицейский, не так ли? - сказала она. - Что ж, я тоже крутая. И я собираюсь поступить в колледж по бизнесу".
И тут меня осенило, что она делает - она приводит дела в порядок. И пришло время мне сделать то же самое. Но прежде чем я смог это сделать, произошли новые события. Операция.
"Это единственный путь сохранить вам жизнь, - сказала женщина-хирург. - Этот тип рака вырастает на гормонах. Мы собираемся перенаправить поток гормонов в вашем теле посредством операции. Если мы не сделаем этого, вы на самом деле быстро умрете".
Я согласился на операцию, но в течение следующих 120 дней рак снова появился на поверхности, на этот раз на позвоночнике.
Впервые я заметил это воскресным вечером в июне. Сара взяла детей на пикник Библейской школы во время отпуска, и я был дома, пытаясь высадить в клумбе маленькое растение из горшка. Тогда я был так слаб, что я едва мог сгибаться, но я подумал, что это упражнение может помочь. Я выкопал маленькую ямку в земле, и когда я нагнулся, чтобы взять это комнатное растение, то боль, словно молния в миллион вольт, пронзила нижнюю часть спины. Я упал в грязь.
Я не мог и помыслить, что возможна такая боль. Поблизости никого не было, чтобы помочь мне, поэтому я стал тащить свое тело - частично на руках и коленях, частично на животе - вверх по ступенькам и внутрь в дом. Затем впервые в жизни я позволил себе умереть. Лежа на полу в пустом доме, я плакал и стенал неудержимо. Я сдерживался раньше из-за Сары и детей, но этим вечером, один в пустом доме, я лежал, плакал и стенал, пока, наконец, боль не отступила.
Последовала еще серия облучения кобальтом и еще более безнадежные взгляды докторов. Я получил смертный приговор.
Рак разъедает человека изнутри, и я был не единственным в семье, кого он поразил. Мужья моих двух сестер, которые тоже жили в Хьюстоне, умерли от него. Этим мужчинам было по пятьдесят с небольшим - мой собственный возраст. Похоже, я был следующим. Пришло время закончить приведение своих дел в порядок.
Я всегда хотел иметь большой старый автомобиль. Я развернулся и купил трехлетний "кадиллак". Когда лето кончилось, мы запаковали семью в машину и отправились, как я тогда думал, в последний отпуск. Я хотел, чтобы это был хороший отдых для детей. За несколько лет до этого я путешествовал по Северо-Западному побережью и хотел, чтобы Сара и дети увидели эту часть света, которая так много значила для меня: река Колумбия, Маунт-Худ, побережье штата Орегон, Лейк-Луис, Йелоустон и Роки-Маунтинс. Дети не знали этого, но мы с Сарой полагали, что это будет наше последнее лето, проведенное вместе одной семьей.
Я вернулся в Хьюстон и попытался заштопать дыры в своей жизни. Но когда жизнь протерлась до подкладки, то невозможно поднимать спустившиеся петли. Все, что ты можешь сделать, это оставить все как есть и ждать конца.
Однажды субботним утром ранней осенью я забрался в свою берлогу и включил телевизор. Джон Бисанго, наш пастор из Первой баптистской церкви, вел программу под названием "Высшая Земля". Джон приехал в Хьюстон из Оклахомы, где его церковь признавалась как самая евангельская церковь в Южной баптистской конвенции. То, что происходило в Оклахоме, стало происходить и в Хьюстоне, когда этот динамичный и молодой пастор начал поворачивать эту гигантскую церковь с головы на ноги. Я был в восхищении от его служения.
Я был слишком слаб, чтобы встать, и сидел развалившись в кресле, когда программа закончилась и началась другая. "Я верю в чудеса", - сказал женский голос. Я поднял взгляд, но не был впечатлен - на очень немногих баптистов могут произвести впечатление женщины-проповедницы. Но программа продолжалась, и эта женщина Кэтрин Кульман говорила о замечательных чудесах исцеления, и что-то внутри меня щелкнуло. Неужели это на самом деле? Я удивлялся.
Шоу закончилось, и на экране появились титры. Внезапно я увидел знакомое имя - Дик Росс, продюсер.
Я знал Дика с 1952 года, когда он работал в Хьюстоне с Билли Грэмом, будучи продюсером "Нефтяного города США". Я даже сыграл крошечную роль в том фильме и в результате стал хорошим другом Билли Грэма и его команды, и продолжал заниматься вопросами его безопасности, когда он приезжал в Хьюстон. И вот Дик Росс оказался связан с этой женщиной-проповедницей, которая говорила о чудесах исцеления.
Все эти годы я поддерживал отношения с Диком. Когда бы я ни приезжал в Калифорнию по поводу своих полицейских дел, я всегда заходил повидаться с ним. Я навещал его дома, был даже на занятиях его воскресной школы в пресвитерианской церкви. Я снял трубку и позвонил ему.
"Дик, я только что смотрел шоу Кэтрин Кульман. Эти чудеса настоящие?"
"Да, Джон, настоящие, - ответил Дик. - Но тебе надо посетить одно из этих собраний в зале "Святыня", чтобы самому убедиться. Почему ты спрашиваешь?"
Я засмущался, затем сказал прямо: "Дик, у меня рак. Он уже проявился в трех местах на моем теле, и я боюсь, в следующий раз он убьет меня. Я знаю, что это выглядит так, словно я цепляюсь за соломинку, но именно так поступает умирающий".
"Я постараюсь, чтобы мисс Кульман сама позвонила тебе", - сказал Дик.
"О нет, - возразил я. - Я знаю, она слишком занята, чтобы общаться с полицейским из Хьюстона. Просто скажи мне, где я могу достать ее книги".
"Я пришлю тебе книги, -сказал Дик. - Но я также попрошу ее позвонить тебе ради меня".
Меньше чем через неделю она действительно позвонила мне домой. "У меня такое чувство, что я уже знаю вас, - сказала она, и ее голос звучал так же, как по телевидению. - Мы включили ваше имя в наш молитвенный список, но не откладывайте посещение одного из наших собраний".
Хотя мы оба с Сарой читали ее книги и жадно смотрели ее программу по телевизору, я все же отложил посещение собрания. "Где же мы были всю нашу жизнь? - спросила Сара. - Она известна во всем мире, но я никогда не слышала о ней прежде".
 

 

Как и многие другие баптисты, мы просто не представляли, что какие-то события происходят в Царстве Божьем за пределами Южной баптистской конвенции. И теперь наши глаза открылись, и не только на другие служения, но и на дары Духа и силу Божью к исцелению. Это было таким новым, таким необычным! Все же я осознал, что это - по Библии. Несмотря на мою неосведомленность о сверхъестественных дарах Божьих, я был научен принимать Библию как Слово Божье. Когда мы начали видеть все эти ссылки на силу Святого Духа - ссылки, с которыми мы не были знакомы раньше, - наши сердца наполнились жаждой - не только по исцелению, но и жаждой принять исполнение Святым Духом.
В феврале я узнал, что мои дни кончаются. Сара и дети тоже знали это. "Папа, - сказала Элизабет, - ты поедешь в Калифорнию, а мы останемся дома и будем молиться. Мы верим, Бог исцелит тебя".
Я посмотрел на Сару Энн. Ее глаза были влажными, она кивнула и сказала: "Я верю, Он исцелит тебя".
В пятницу 19 февраля я вылетел из Хьюстона в Лос-Анджелес. Наши друзья в Лос-Анджелесе одолжили мне автомобиль, и я нашел мотель в Санта-Монике. Будучи полицейским и баптистом, я хотел составить представление о мисс Кульман еще до посещения собрания в воскресенье.
Я слышал, что она обычно прилетает за день до служения в "Святыне". Я также провел некоторые исследования, используя свои навыки полицейского, и узнал, где она останавливается. Вскоре я имел всю необходимую информацию.
Рано утром на следующий день я был в ее отеле. Я легко смог познакомиться с офицерами безопасности и "выкачал" из них информацию. Они вскоре сказали мне, в какое время мисс Кульман обычно прибывает.
Я занял место в холле и стал ждать. Спустя час дверь открылась, и она вошла. Она выглядела именно так, как я ее себе представлял. Я знал, что веду себя нагло, но я перехватил ее на пути к лифту. "Мисс Кульман, - сказал я. - Я тот самый капитан полиции из Техаса".
Она широко улыбнулась и воскликнула: "Ах, да! Вы приехали, чтобы получить исцеление".
Мы поболтали немного, и я сказал: "Мисс Кульман, я рожденный свыше верующий в Иисуса Христа. Я знаю, что мне нет необходимости быть исцеленным, чтобы уверовать, поскольку я уже верующий. Но в ваших книгах вы говорите о некоторых вещах, которые я так же сильно хочу иметь, как и физическое исцеление".
"Что же это?" - спросила она, не отрывая глаз от моего лица.
"Я хочу быть наполнен Святым Духом".
"О, - мягко улыбнулась она, - я обещаю вам, что вы сможете это иметь".
"Хорошо, я отчаянно болен, но я все же достаточно силен, чтобы дойти до зала и занять место в очереди. Я читал ваши книги и знаю план служения. Я приду в хорошем настроении рано утром, чтобы занять место получше". Я начал извиняться и повернулся.
"Подождите! - сказала она. -У меня есть чувство относительно вас, и я должна слушаться Святого Духа. Вы встретите нас здесь утром, и мы поедем вместе. Вы сможете следовать за нами в своей машине".
Я застеснялся: "Мисс Кульман, я так долго служил полицейским, и я срезал так много углов, чтобы добраться до места, а на сей раз я не хочу ничего делать такого, что могло бы помешать моему исцелению. Я просто пойду и встану в очередь с остальными".
Голос мисс Кульман стал жестким, а ее глаза заблестели. "А теперь позвольте мне сказать вам нечто, - сказала она с расстановкой. - Бог не собирается исцелить вас потому, что вы хороший. Он не собирается исцелить вас потому, что вы капитан полиции. И, конечно, Он не собирается исцелить вас из-за того способа, которым вы доберетесь до собрания".
Ей не пришлось говорить что-либо еще. На следующий день утром я следовал за ней от отеля до зала "Святыня". Мы приехали в 9.35 утра. Хотя собрание не начиналось раньше часа, тротуары перед гигантским залом были уже забиты несколькими тысячами ожидающих людей.
Мы прошли через служебный вход, и мисс Кульман сказала: "Вот, вы можете свободно походить здесь, пока не увидите, что мы с помощниками готовы. Когда я буду с ними, я хочу, чтобы и вы были рядом".
Я согласился и стал бродить по огромному залу. Сотни помощников, проехавших много миль, чтобы добровольно участвовать в служении, занимались расстановкой стульев для хора в пятьсот голосов, отгораживали участок для приехавших в инвалидных колясках, резервировали места для тех, кто приехал на заказных автобусах, и подготавливали зал для того, что должно было происходить. Даже когда я ходил по залу, я почти что мог чувствовать ощущение ожидания. Это было словно электричество. Все говорили благоговейным шепотом, словно Святой Дух уже был там. Как не похоже на ощущения на церковных служениях! Я тоже это чувствовал, и внезапно я перестал быть полицейским, перестал быть баптистским дьяконом южной деноминации. Я был просто человеком, больным раком, нуждающемся в чуде, чтобы ЖИТЬ. Если оно должно случиться со мной, то я знал, что это произойдет здесь.
Один человек представился мне как Уолтер Беннетт. Я сразу же узнал его имя. Я читал его свидетельство в книге "Бог может снова сделать это". Его жена Наурин была исцелена от ужасной болезни. Он провел меня вокруг сцены к двери, где она несла свою вахту. Я видел ее сияющей здоровьем, но я знал, что она умирала, - это дало мне новую надежду и веру. Я почувствовал, что хочу кричать.
"Джон, - сказал Уолтер, - у нас есть что-то общее. Вы - баптистский дьякон, и я тоже. Давайте выпьем по чашечке кофе".
Мы выскользнули через боковую дверь, и нашли неподалеку кафе.
"После того, как вы будете исцелены, - сказал Уолтер, - есть шанс, что ваши братья баптисты не захотят с вами общаться". Он улыбнулся со знающим видом. Он говорил с такой верой, словно знал, что я исцелюсь.
"Меня не заботит, что прочие подумают обо мне, если я исцелюсь, - сказал я, - просто потому, что это Сам Бог коснется моего тела".
Уолтер улыбнулся. Я почувствовал такую любовь к этому новому другу!
"Хорошо, но в одном мы можем быть уверены, - мягко сказал он. - Бог не для того дал вам проделать весь этот путь, чтобы вы остались ни с чем. Вы вернетесь в Хьюстон новым человеком". И то, что этот брат - баптистский дьякон - говорил с такой верой, наполнило меня возбуждением. Я едва мог дождаться начала собрания.
А в зале мисс Кульман говорила с помощниками, давая им последние инструкции перед тем, как распахнутся двери. Я подошел к ним на сцене.
"У нас сегодня капитан полиции из Хьюстона, - сказала она. - У него в теле рак, и я буду молиться за него сейчас. Я хочу, чтобы вы все склонили головы в молитве, когда я буду ходатайствовать перед Господом об этом человеке".
Я понял, что это что-то особенное. Я знал, что служение мисс Кульман - это просто сообщение о том, что делает Бог, когда происходит грандиозное "служение с чудесами", и что она сама не имеет особых даров исцеления. Она показала мне, чтобы я подошел, и протянула руки ко мне.
И хотя это был тот момент, которого я ждал, я застеснялся. Из ее книг я запомнил, что часто, когда она молилась за людей, они падали на пол. Я думал, что падение - это то, что подходит для некоторых пятидесятников, но не годится для баптиста и уж тем паче для капитана полиции. Но у меня не было выбора. Я вышел вперед и позволил ей помолиться за меня.
Расставив ноги и приняв мою лучшую стойку из дзюдо я ждал, а она коснулась меня и стала молиться о моем исцелении. Ничего не случилось. Но когда я начал расслабляться, я услышал, как она сказала: "И наполни его, благословенный Иисус, Твоим Святым Духом".
Я почувствовал, что пошатнулся, и подумал: "Этого не может быть!" Я укрепил стойку, поставив одну ногу позади другой, и услышал во второй раз: "И наполни его Твоим Святым Духом".
Мне показалось, что кто-то положил руки мне на плечи и толкнул меня на пол. Я не смог сопротивляться и рухнул на сцену. Я с трудом поднялся на ноги, но услышал в третий раз: "Наполни его Твоим Святым Духом". И я снова оказался на полу.
На сей раз я пролежал несколько минут, словно меня погрузили в ванну, полную любви. Кто-то помог мне встать, и я услышал, как мисс Кульман сказала: "А теперь найдите себе место. Мы открываем зал, и через несколько минут все сиденья будут заняты".
Мне следовало послушаться, поскольку через несколько мгновений двери распахнулись, и люди начали вливаться в зал по проходам, как лава течет по склонам вулкана. Я направился вверх по проходу, оглянувшись на целую секцию, заполненную людьми в инвалидных колясках. Я не мог оторвать свой взгляд от их лиц. Некоторые из них были так молоды и уже скрючены. И снова мне захотелось кричать. "О Господи, не эгоист ли я, что хочу исцеления, когда здесь так много людей и некоторые из них такие юные?"
Когда я стоял и смотрел, я услышал - впервые в моей жизни! - как Божий внутренний голос сказал: "На моем складе нет дефицита".
С новой силой я стал протискиваться дальше и медленно, терпя боль, поднялся по ступенькам к месту в первом ряду на балконе.
До начала собрания еще оставалось время. Гигантский хор занял свое место на сцене и в последний раз репетировал. Я разглядывал людей, сидевших вокруг меня, и представился человеку на соседнем сиденье. "Я - доктор Таунсенд", - отозвался он.
"Вы - доктор медицины?" - осведомился я, пораженный тем, что медицинские доктора посещают собрания с исцелением.
"Да, точно, - сказал он, доставая визитную карточку. - Я прихожу, потому что получаю большое благословение. Мне просто нравится наблюдать могучие дела Божьи". Затем он представил меня своей семье. "Я привез своего отца сюда из другого штата, - сказал он. - Это - его первое собрание".
Через проход сидел один из моих любимых актеров на телевидении. "Эй, ну и как тебе такое? - размышлял я про себя. - Доктора и кинозвезды из высшего общества здесь, на балконе! И они пришли не для того, чтобы себя показать, но чтобы принять участие в собрании". Это производило впечатление.
Служение началось. Красивая девушка, модель, чье лицо я часто видел на обложках женских журналов Сары, поделилась кратким свидетельством, что Иисус Христос значит в ее жизни.
Я был на многих евангелизационных собраниях, но это было необычным. Может быть, здесь было чувство ожидания, может, чувство благоговения. Но что бы это ни было, это было отличным от всех других собраний, которые я когда-либо посещал.

Мисс Кульман говорила со сцены: "Вы знаете, меня попросили это воскресенье посвятить юношеству, но люди проделали такой долгий путь, и у меня просто язык не поворачивается сказать: "Только молодые люди!" Однако, поскольку здесь сегодня так много молодых, я должна обратиться к ним".
Ее послание было кратким, и оно было адресовано молодежи. Она говорила о любви Божьей, затем произнесла один из самых сильных призывов к покаянию, которые я слышал. Если есть что-то, что может впечатлить баптиста, то это количество и движение. И когда я увидел почти тысячу молодых людей, встающих с сидений, чтобы выйти вперед и выбрать Иисуса Христа, я был поражен. В отличие от многих собраний пробуждения, которые я посетил, на этом служении не было бравурных, выдавливающих слезы историй. Просто приглашение этой стройной женщины, которая сказала: "Вы хотите быть рождены снова?". Подростки ответили, и многие из них буквально бежали вдоль проходов, чтобы принять этот вызов.
Казалось, что она забыла о времени, занимаясь с ними на сцене, молясь за многих из них лично. Наконец они вернулись на свои места, но община чувствовала, что должно случиться что-то еще.
"Отец, - прошептала она так тихо, что я едва смог услышать это, - я верю в чудеса. Я верю, что Ты снова исцеляешь сегодня, как Ты исцелял, когда Иисус Христос был на земле. Ты знаешь нужды людей, собравшихся здесь, в этом огромном зале. Я молюсь, чтобы Ты коснулся их. Во имя Иисуса я прошу об этом. Аминь".
И затем наступила тишина. Я мог слышать, как сердце бьется у меня в груди. Я стал ощущать каждую клеточку в своем теле и почти что мог чувствовать ту духовную битву, которая происходила, когда силы Святого Духа сражались с силами зла за мое тело. "О Боже, - взмолился я, поклоняясь Ему. - О Боже".
Внезапно мисс Кульман заговорила снова, и ее речь становилась учащенной, когда она получала знание о том, что творилось в зале. "Там, на балконе, человек справа от меня, только что получил исцеление от рака.
Встаньте, сэр, во имя Иисуса и возгласите это исцеление".
Я посмотрел наверх. Она указывала на противоположную сторону балкона. Это было феноменально. Я мог лишь взирать в изумлении, чувствуя, как возбуждение нарастает внутри меня. Это было настоящее. Я знал это.
"Не выходите на сцену, если вы не уверены, что Бог исцелил вас", - подчеркнула она.
Я осмотрелся и увидел, что служители ходят взад и вперед по проходам. Они расспрашивали людей, которые думали, что они исцелены, выбирая только тех, кто был по-настоящему исцелен, и предлагая им выйти вперед для свидетельства.
Исцеления, о которых она сообщала, похоже, происходили главным образом на балконе. Они передвигались справа налево.
"Двое людей исцеляются от болезни глаз".
"Женщина исцеляется прямо сейчас от артрита. Встаньте и востребуйте свое исцеление. Вы сидите прямо посередине балкона".
Мисс Кульман сказала: "Вы пришли сегодня, чтобы получить исцеление. Бог восстановил ваше здоровье. Снимите слуховой аппарат. Вы можете отлично слышать".
Я посмотрел. Встала женщина за сорок, вынимая слуховой аппарат из обоих ушей. Один из служителей стоял позади нее и шептал. Я думал, что женщина будет кричать, когда она подняла руки над головой, восхваляя Бога. Она могла слышать. Доктор, сидевший рядом со мной, плакал и говорил: "Спасибо, Иисус".
Исцеления пошли в моем направлении через балкон. "Господи, не дай им кончиться", - взмолился я. Затем я вспомнил, что Он прошептал мне в партере: "На Божьем складе нет дефицита".
Внезапно мисс Кульман указала на левый край балкона, туда, где сидел я. "Вы проделали долгий путь за исцелением от рака, - сказала она. - Бог исцелил вас. Встаньте во имя Иисуса и востребуйте исцеление".
От сцены до балкона было так далеко! Она не могла знать, что я был там. Но ее длинный, тонкий палец указывал в моем направлении.
"О Господи, - сказал я, - конечно, я хочу быть исцелен. Но как я могу знать, что это для меня?"
И тут же тот самый внутренний голос, тот, что я слышал внизу, когда смотрел на людей в инвалидных колясках, сказал: "Встань!"
Я встал. Не чувствуя ничего особого, я просто встал в послушании и вере.
Затем я почувствовал это. Это было словно погружение в жидкую энергию. Я никогда не ощущал, как такая сила течет сквозь мое тело. Я чувствовал, что я мог бы взять телефонный справочник города Хьюстона и разорвать его на кусочки.
Ко мне подошла женщина: "Вы были исцелены от чего-то?"
"Да, так", - объявил я, горя желанием прыгать и бегать одновременно.
"Откуда вы это знаете?"
"Я никогда не чувствовал себя так чудесно. У меня едва хватает сил усидеть на месте, и я чувствую себя так хорошо! - Я все время наклонялся и сгибался, делая то, что мне было не под силу более года. - Я чувствую, что я мог бы пробежать милю".
"Тогда бегите прямо на сцену и свидетельствуйте" , - сказала она.
Я побежал. Но по дороге я начал думать - а что, если здесь есть кто-то из Хьюстона? Я там буду прыгать на сцене, а мисс Кульман возложит на меня руки, и я свалюсь на пол. Что они подумают?
Затем я осознал, что мне все равно. Спустя несколько мгновений я стоял рядом с мисс Кульман на сцене. Она просто подошла ко мне и сказала: "Мы благодарим Тебя, благословенный Отец, за исцеление этого тела. Наполни его Святым Духом".
Бум! Я снова оказался на полу. Но на этот раз благодаря новой исцеляющей энергии, струящейся сквозь мое тело, я тут же вскочил на ноги. В следующий раз она даже не коснулась меня. Она просто помолилась, протянув руки в моем направлении, и я услышал, как она сказала: "О, сила...". И я снова свалился на пол.
Я оставался там все время, все больше наслаждаясь в той ванне жидкой любви. Но даже там сатана атаковал меня. Он подошел, как рыкающий лев. "Что дает тебе право считать, что ты исцелен?"
Мисс Кульман уже обратила свое внимание на кого-то другого. Я перевернулся, встал на колени, держа голову руками, и молился: "О, Отец, дай мне веру принять то, что, как я искренне верю. Ты дал мне".
В течение многих лет я прослушал множество баптистских учебных курсов. И мой ум был хорошо ознакомлен со Словом Божьим, и в тот момент мне на память пришел стих: "И хотя в этом испытайте Меня, говорит Господь Саваоф" (Мал.3:10).
Я подумал о всех этих изувеченных телах, что я видел. "Отец, дай мне видимый знак, чтобы моя вера стала сильной".
Я открыл глаза, и вот к сцене подошла маленькая девочка лет девяти. Я никого не видел таким счастливым раньше. Она бегала и прыгала босиком. Она танцевала на сцене, прямо рядом с мисс Кульман, которая протянула руку, чтобы схватить ее, но промахнулась. Она повернулась и снова стала танцевать. Мисс Кульман потянулась к ней, но девочка ускакала от нее. К этому времени мать ребенка была уже на сцене. Она держала пару башмаков с тяжелыми стальными скобами.
Не сумев схватить танцующую и прыгающую девочку, мисс Кульман обратилась к матери. "Ну, что у нас тут?"
"Это моя маленькая девочка, - сказала мать, всхлипывая. - У нее был полиомиелит, когда она была младенцем, и она никогда не ходила без этих скоб. Но посмотрите, как она ходит сейчас!"
Огромное собрание разразилось громом аплодисментов.
"Как вы узнали, что Бог исцелил ее?" - спросила мисс Кульман.
"О, я почувствовала, как исцеляющая сила Божья прошла сквозь ее тело, - почти крича, сказала мать. - Я сняла скобы, и она стала бегать".
А сразу за ней стояла другая мать, держа двухлетнего ребенка. "А здесь что?" - спросила мисс Кульман.
"Бог только что исцелил ногу моего младенца", - голос матери так сильно дрожал, что ее трудно было понять.
Мисс Кульман протянула руку и взяла ножку младенца. "Эта нога была больной?"
"Да, да, это она", - выпалила мать. "Но я не вижу отличий этой ноги от другой". "Но посмотрите на это, - сказала мать, держа специально сконструированный ботинок. - Этот ребенок был рожден с косолапостью. И было сделано много операций. Если бы вы массировали ступню так, как вы ее трете сейчас, малышка закричала бы от боли".
"Здесь, на сцене, со мной есть врачи, - сказала мисс Кульман. - Они знают меня. Есть ли в зале доктор, который не знает меня и не знает этих детей? Не могли бы вы подняться сюда и осмотреть их?" Встал один мужчина.
"Вы - практикующий врач, сэр?" - спросила она.
"Да", - сказал он. "Где вы практикуете?"
"Госпиталь святого Луки здесь, в Лос-Анджелесе". "Не могли бы вы подняться и осмотреть этих детей?"
Доктор вышел на сцену. "Первое, что я скажу: маленькая девочка, бегающая и прыгающая на этих тонюсеньких ножках, - это чудо. Без чуда она не могла бы даже стоять на них, не то что прыгать от радости. - Затем он взял ноги младенца и сложил их вместе. Мисс Кульман, - сказал он серьезно, - я не могу обнаружить разницы между ножками этого ребенка. Я думаю, его мать может выбросить ортопедическую обувь".
Мне не нужны были еще доказательства. Я прошел за кулисы, нашел телефон и позвонил Саре в Хьюстон. Номер был занят, и я попросил телефонистку вклиниться в разговор.
"Я не могу этого сделать, если это не вопрос жизни и смерти", - сказала она.
"Это именно такой вопрос, мисс. И вы можете прослушивать, если хотите".
Внезапно Сара оказалась на проводе. Я пытался говорить, но все, что я мог, это всхлипывать. Я никогда не плакал так сильно за всю свою жизнь, как сейчас, держа трубку за кулисами в зале "Святыня". Сара продолжала говорить: "Джон, Джон, ты исцелен?"
Я наконец смог ответить. Я был исцелен. Затем начала плакать она. Я надеялся, что телефонистка слушала. Звонок был о жизни, не о смерти.
Я снова подошел к краю сцены и стал наблюдать. Пятеро католических священников, один из них монсеньер (Титул высокопоставленных католических священников. Прим. пер.), сидели в первом ряду на сцене. Монсеньер сидел на краешке своего стула, глядя на все это. Когда мисс Кульман проходила мимо него, она увидела, как он сосредоточен. "Не хотели бы вы этого?" - спросила она.
Он знал точно, что она имела в виду, поскольку он встал, а его мантия заструилась вниз: "Да".
Она возложила на него руки и сказала: "Наполни его Святым Духом". Он упал. Она повернулась к другим священникам и сказала: "Давайте". Каждый из них прошел через то же, оказавшись на полу.
Хиппи спасались. Скрюченные части тел распрямлялись. Мой собственный рак был исцелен. Католические священники были наполнены Святым Духом. Я ушел в изумлении и уехал к себе в мотель. Это было нечто большее, чем я мог понять.
В мотеле я делал все виды упражнений - приседания, элементы зарядки - то, что я не мог делать больше года. И делал это с легкостью. Даже без медицинского обследования я знал, что был исцелен. Всю ту ночь я просыпался не для того, чтобы принимать болеутоляющие таблетки (поскольку я прекратил прием всех препаратов в то утро, прежде чем идти на служение), но чтобы громко говорить в темноте: "Спасибо, Иисус. Хвала Господу!"
Затем я встретился с Сарой и детьми. Они ждали в аэропорту Хьюстона, когда я прилетел. Я бросился к, ним, обнял Сару так сильно, что буквально оторвал ее от пола. Она задохнулась в моих объятиях. Затем я схватил мальчиков - сначала Эндрю, затем Джона, приподнял их и держал над головой. Я обнял Элизабет. Мы тут же стали разговаривать.
"Твое лицо, Джон, - сказала Сара, - оно такое цветущее и полное жизни".
"Я знала, что ты будешь исцелен, - сказала Элизабет. - Я каждый день молилась за тебя в 9, 12 и 6".
"И мы тоже, папа, - пропищал маленький Джон. - И мы, маленькие ребята, тоже молились. Мы знали - Бог исцелит тебя".
Это уже переполнило чашу, и вот заслуженный капитан полиции стоял посреди аэропорта Хьюстона и плакал.
Вскоре после этого я вернулся в Институт М. Д. Андерсона, чтобы пройти медицинское обследование. У меня была назначена встреча с двумя докторами в один день.
Первым доктором была та самая, которая рекомендовала операцию. Я дал ей экземпляр книги мисс Кульман "Я верую в чудеса". Она взглянула на книгу, выслушала мою историю, а затем посмотрела на меня так, словно я сошел с ума.
"Позвольте мне сказать вам кое-что, - сказала она. - Единственное чудо, которое случилось с вами, - это медицинское чудо. И это все. Единственное, что держит вас в живых, это препараты. Прекратите их принимать, и посмотрим, сколько вы протянете". Я улыбнулся. "Отлично, я не принимаю никаких препаратов с 20 февраля, то есть уже больше месяца".
Она была в шоке и разозлилась. "Вы поступили очень глупо, мистер Леврие, - ядовито сказала она. - Пройдет немного времени, и рак проявит себя где-то еще, и вы умрете".
Что за странное отношение для ученого, подумал я!
Я ушел и направился к офису доктора Лоуэлла Миллера, главы отделения лучевой терапии в Германовском госпитале. Я надеялся, что его реакция будет более позитивной, но после предыдущей встречи решил не говорить ему ни слова о чуде. Он мог просто сам все обнаружить.
Его медсестра попросила меня пройти в раздевалку и подготовиться к медицинскому обследованию. И тут я заметил странную вещь. Как и многие полицейские со стажем, я заработал сильное варикозное расширение вен на ногах. Я не носил бермуды на публике, поскольку стеснялся узлов на ногах. Конечно, ты не беспокоишься о варикозных венах, когда умираешь от рака, но в ярком свете медицинских ламп я посмотрел на свои ноги впервые после возвращения из Лос-Анджелеса. Господь не только исцелил меня от рака, но Он также вылечил варикозное расширение вен. Мои ноги были гладкими, как у подростка. Когда доктор Миллер вошел в комнату, я был переполнен хвалой Богу.
Он не привык видеть больных раком в таком радостном настроении и отступил назад: "Боже! Что же тут произошло с вами на самом деле?"
Этого было достаточно, чтобы я выложил ему всю историю, как Иисус Христос вылечил мой рак.
"А теперь вот что, - сказал доктор Миллер. - Я тоже христианин, но Бог дал нам достаточно здравого смысла, чтобы мы пользовались им".
"Я не собираюсь спорить с вами об этом, - сказал я с задором. - Я потому и пришел сюда для обследования. Я пройду любой тест, который вы выберете. Но я говорю вам, что вы не найдете никаких отклонений". "Отлично, - сказал доктор, - приступим". И за этим последовало самое тщательное медицинское обследование, которое я только проходил.
Когда он закончил, он сказал: "Знаете, я хотел бы, чтобы моя предстательная железа была в таком же состоянии, как и ваша". Затем он прошелся по моему позвоночнику, простукивая позвонок за позвонком. "Замечательно, - все повторял он. -Замечательно".
Он послал меня на рентген, а затем сказал: "Я позвоню вам через день или около того, когда я сверю эти снимки со старыми. Но, судя по всем показаниям, вы исцелены ".
Спустя три дня зазвонил телефон на столе в моем офисе на втором этаже в отделении полиции города Хьюстона. Это был доктор Миллер. "Капитан, - сказал он, - у меня хорошая новость. Я не смог найти абсолютно никаких следов рака. А теперь я хочу задать вам другой вопрос. Вы выступаете?"
"Вы говорите о моей работе в полиции? " - сказал я.
"Нет, - сказал он, - не о полицейской работе. Я хочу, чтобы вы пришли в мою церковь и рассказали людям, что Бог сделал для вас".
И это открыло дверь. И с тех пор я езжу по разным странам, рассказывая потерявшим надежду людям о том, что у Бога нет дефицита на Его складе чудес.

                                      Глава 3 - В долине теней - Изабель Лариос

Один из самых радостных моментов в году - Рождество. Я получаю тысячи открыток от дорогих друзей со всего света. Я читаю каждую из них. Но самые драгоценные поздравления, однако, приходят от детей. Дети такие открытые, такие честные. Когда ребенок говорит мне: "Я люблю тебя", я никогда не сомневаюсь в этом. Поэтому, когда я получила простую маленькую открытку от милой девочки мексиканского происхождения из Калифорнии, я знала, что она имела в виду то, что написала. Она поблагодарила меня за то, что я сделала возможным следующее Рождество. Но я знала Кого она имела в виду. И Бог знает, это была не Кэтрин Кульман, это был Иисус. Лиза Лариос умирала от рака кости, но Бог исцелил ее в зале "Святыня". Мать Лизы Изабель и ее отчим Ксавье Лариос жили на втором этаже скромного дома в Панорама-Сити, штат Калифорния. Изабель родилась в Лос-Анджелесе, но выросла в Гвадалахаре, Мексика. Ксавье, который проводит большую часть времени у мольберта в своей квартире, яляется уважаемым официантом в "Каза-Вега" в Шерман-Оукс, одном из лучших местных ресторанов. Кроме Лизы, у них еще двое детей - Альберт и Джина.

"Это просто возрастные боли", - сказала я, когда наша двенадцатилетняя дочка пожаловалась на боли в правом бедре. Я сидела в полутьме на краю кровати, натирая ей спину и бедро жидкой мазью. Лиза росла быстро. У нее уже была фигура пятнадцатилетней девушки, и она выглядела как олицетворенное здоровье.
Все же в сгущающейся тьме этого вечера, растирая мазь по ее гладкой коже, я почувствовала, что эта особенная боль была чем-то большим, чем обычные мышечные боли, которые испытывают растущие девочки. Лиза тоже поняла это. Страх вошел в комнату вместе с темнотой.
"Мама, включи свет, когда будешь уходить, - прошептала Лиза. - Я не хочу оставаться здесь в темноте".
Ксавье ушел на работу в ресторан. Двое других детей уже спали. Я похлопала Лизу по спине и надела на нее рубашку пижамы. "Здесь нечего бояться", - сказала я.
"Я не люблю тени, - ответила она, погрузив голову в подушку. - Они пугают меня".
Я включила свет в комнате и вышла в открытую дверь. Затем я задержалась на мгновенье за дверью, глядя в комнату. Откуда пришел так внезапно этот страх? Лиза никогда раньше не боялась. А теперь я чувствовала, что страх повис в комнате, словно сеть, прикрепленная к потолку и накрывающая кровать. Или Лиза подозревала что-то, чего я не могла почувствовать?
Следующий день оказался одним из редких прекрасных дней в бухте Лос-Анджелеса. Был конец марта, и сильный дождь перед рассветом освежил воздух, оставив его чистым и прозрачным. Ярко светило солнце, небо было необычайно голубым, и мы могли ясно видеть на восточном горизонте снежные вершины гор. Ксавье встал, чтобы позавтракать с детьми до того, как они отправятся в школу. А затем мы оба поехали в Ван Найс за покупками. Я искала свитер для Лизы, а Ксавье нужен был уголь, чтобы закончить рисунок на мольберте. Когда мы вернулись, как раз перед полуднем, дверь в квартиру была приоткрыта. Лиза была дома и плакала, лежа на софе в передней комнате.
Ксавье в беспокойстве встал на колени рядом с Лизой и отбросил волосы с ее глаз. "Что такое, Лиза?" - нежно спросил он, и звук его сильного мексиканского акцента был словно музыка в ее ушах.
"Это все мое бедро, папа, - всхлипывала она. - Оно начало болеть сильнее, и сосед пришел и забрал меня из школы".
Лиза дала мне смятую записку от одной из сестер Школы Святой Елизаветы: "Пожалуйста, обратите внимание. Лиза ходит с большим трудом. Мы думаем, ей надо показаться врачу".
Ксавье кивнул. "Позвони доктору Ковнеру, - сказал он. - Больше ждать нельзя".
Доктор Ковнер был другом семьи. Он уже лечил нас прежде и всегда отмечал, что Лиза - его любимый пациент. Его медсестра назначила встречу на следующий день после обеда.
Доктор сделал рентген и провел предварительный осмотр. Затем он позвал меня к себе в офис: "Миссис Лариос, это может быть один из нескольких вариантов. Мы должны начать с самого очевидного и работать, исходя из него. Я собираюсь госпитализировать Лизу, и там мы сможем провести дальнейшие тесты".
И ей предстояли еще обследования в больнице городка Ван-Найса. Лиза пыталась держаться храбро, но, испытывая постоянную боль, проводя ночи вне дома в незнакомом месте, в окружении посторонних людей, она с трудом справлялась с этим. Каждое утро я подвозила детей в школу, а затем ехала в больницу, плача всю дорогу, сомневаясь, что люди, попадавшиеся мне на пути, знали о великой боли в моем сердце. В больнице я все время улыбалась, но это была лишь маска. Внутренне я была совершенно разбита.
"Есть вероятность, что боль вызвана увеличенным аппендиксом, который давит на нерв, - сказал доктор. - Мы собираемся удалить аппендикс и посмотреть, решит ли это проблему".
Но боль осталась и после того, как Лизе была сделана операция. Никто, похоже, не знал, что делать дальше. Она вернулась домой 12 мая. Ей предписали оставаться на костылях. Пришлось еще много раз побывать в больнице. "Это поставило меня в тупик, - сказал доктор Ковнер, снова изучая рентгенограммы. - Я полагаю, мы должны обратиться к специалисту".
Доктор Джеттлмен, хирург, работал очень методично. Он сделал еще один рентген и провел собственное обследование. "Пусть она походит на костылях еще одну неделю, - сказал он. - Привезите ее ко мне в следующий четверг".
Несмотря на костыли, боль росла. Не в силах пойти в школу, Лиза ковыляла на костылях вокруг дома, плача и пытаясь быть храброй. Большую часть времени она проводила в постели. В конце недели она снова оказалась в госпитале, на сей раз это был Госпиталь святого Иосифа в Бербенке.
"Мы будем вынуждены снова ее оперировать, - сказал доктор Джеттлмен. - Мы кое-что увидели на снимках. Это может быть гнойный мешочек, который вызывает давление. Однако это может быть и опухоль. Есть два вида опухолей - доброкачественные и злокачественные. Если это доброкачественная опухоль, то не будет каких-либо проблем. Но если она злокачественная, это может быть очень серьезно",
Хотя мы принадлежали к римской католической церкви и наши дети посещали католическую школу, ни я, ни Ксавье не были очень религиозными. Мы редко бывали на мессах и почти никогда не ходили на исповедь. Все же я всегда чувствовала близость к Иисусу, и те маленькие открытки, которые друзья Лизы по школе продолжали ей присылать, сообщая, что они молятся за нее, тоже помогли мне, когда я обратилась к Богу в молитве.
Вечером перед операцией я была дома одна с Альбертом и Джиной. Они рано легли спать, а я вошла в нашу спальню и легла поперек кровати в полумраке. Казалось, что весь мой мир рушится. Я девять месяцев носила Лизу в своем чреве. Я готова была отдать жизнь за нее во время родов, лишь бы она жила. Я нянчила ее, заботясь о ней темными ночами, смеялась с ней, бегала с ней по траве, защищала ее, плакала и молилась о ней. И вот теперь доктора говорят, что она может умереть. Я плакала, пока слезы не иссякли. Все казалось таким безнадежным, таким тщетным.
Когда я лежала на спине поперек кровати, глядя на тени на потолке, я начала молиться: "Дорогой Боже, Лиза действительно не моя, не так ли? Она Твоя. Ты просто позволил нам воспитывать ее, кормить, учить и любить. Однажды она покинет нас, выйдет замуж и воспитает своих собственных детей. Если Ты хочешь забрать ее раньше, я отдаю Тебе ее назад и благодарю Тебя, что она так долго была благословением для нас".
Это была простая, неэмоциональная молитва. Но я произнесла ее и задремала, наблюдая за тенями.
Во сне я сидела в маленькой темной комнате, Ксавье был рядом, держал мою руку. Перед нами раскрылась дверь, и двое мужчин в хирургических халатах шли по длинному холлу. Один из них, доктор, плакал и не мог говорить. Другой встал перед нами и сказал: "Ваша дочка очень больна. У нее рак".
В страхе я проснулась. Было заполночь, а я все еще лежала на спине в кровати. В доме было тихо. Только свет из холла проникал в спальню. Я встала и пошла посмотреть на детей. Они мирно спали. Затем я вошла в темную гостиную и села на край софы. Был ли этот сон от дьявола? Не пытался ли он запугать меня? Или сон был от Бога, и Он предупреждал и готовил меня? Как мне узнать это?
Когда я услышала шаги Ксавье на лестнице за дверью, я проскользнула через холл и забралась в постель, прежде чем он дошел до спальни. Я не хотела, чтобы он знал, как глубоко я обеспокоена. Лизе мы оба будем нужны сильными, когда она пойдет на операцию утром.
Мы с Ксавье сидели, держась за руки, в маленькой приемной комнате у операционного отделения в госпитале. Естественно было молиться, и мы так и делали молча. Доктора приходили и сообщали новости другим, ожидающим результатов. "Ваш отец в порядке. Нам даже не следовало его оперировать... Не о чем беспокоиться, ваша жена в отличной форме... Вы можете забрать своего сына домой сегодня после обеда..."
В 2 часа пополудни я увидела двух врачей, идущих по длинному холлу. Один из них был доктор Ковнер. Его лицо было бледным. Другой был доктор Джеттлмен. Ксавье вскочил со стула и встретил их у двери, но я осталась сидеть. Я знала, что будет дальше, и мои ноги были как ватные. Это была та сцена, которую я видела во сне.
"Мы нашли опухоль, - сказал доктор Джеттлен. - Она неоперабельна. Если бы мы ее вырезали, то нам пришлось отрезать ей всю ногу".
"Это рак?" - задыхаясь, спросил Ксавье.
"Боюсь, что так, - ответил он. - Девочка очень, очень больна. Ее бедерная кость как масло. Если бы у меня была ложка, то я мог бы вычерпать ее. Ткань вокруг кости словно швейцарский сыр, она вся в дырках. В лаборатории только что провели анализ, и это самая худшая разновидность рака. Все, что мы могли, - это зашить разрез".
"И нет ничего, что вы могли бы сделать? " - умолял Ксавье, а его лицо стало изможденным и осунувшимся.
"Сейчас ничего. После того, как она оправится от операции, мы начнем облучение кобальтом. Мы сможем поговорить об этом позднее".
"Но ведь она поправится, правда?" - спросил Ксавье.
Доктор Джеттлмен повесил голову. "Все, что я могу сказать, это то, что мы попытаемся продлить ей жизнь. Я не могу обещать большего".
Я посмотрела на доктора Ковнера. Хотя он ничего не сказал, его лицо говорило о многом. Его глаза были полны слез: Лиза умирала, и никто из нас не мог ничего сделать. Я отдала ее Богу, и Он принял мое предложение.
Доктора согласились, что нам не следует говорить Лизе о ее болезни. Спустя две недели мы забрали ее домой в инвалидной коляске, настроившись на то, чтобы сделать это лето счастливейшим в ее жизни.
Доктор Ковнер не согласился с нашим планом взять Лизу на длительные каникулы. "Нужно сразу начать лечение кобальтом", - сказал он.
"Если мы подпишем разрешение и позволим вам начать лечение облучением, - спросила я, - то, что вы сможете обещать? "
"Мы ничего не можем обещать, - сказал он. - Но вы никогда не узнаете, помогло ли это, если не попробуете".
"А что случится, если мы не позволим вам лечить ее?"
"Я не люблю отвечать на подобные вопросы, - сказал доктор Ковнер. - Но даже с лечением, максимум, что мы можем обещать, это шесть месяцев. И она будет очень, очень страдать перед смертью".
Я пообещала обсудить этот вопрос с Ксавье. Мы оба чувствовали, что будет жестоко забирать оставшиеся месяцы Лизиной жизни, и решили подвергнуть ее радиационной терапии.

И 9 июня Лизу положили в детский госпиталь в Лос-Анджелесе. Это была третья госпитализация за три месяца. Доктор Хиггинс, женщина-врач, курировавшая Лизу, сказала нам, что есть три пути дальнейшего распространения рака: в печень, в грудь или в мозг. И все эти варианты являются смертельными. Рак в растущих детях развивается быстро, и единственный возможный путь сохранить ей жизнь лежал через облучение кобальтом и химиотерапию.
Наконец мы согласились на предварительное лечение, и они начали серию инъекций. Лиза сильно реагировала на это, Я сидела с ней всю ночь, а ее рвало, и она кричала: "Мама, что происходит со мной? Почему я так больна?"
Это было больше, чем я могла вынести. Мы снова обсудили вопрос с Ксавье и решили, что свои последние дни наша дочь должна провести дома с нами, а не в госпитале. Мы заберем ее домой.
Священник из школы Лизы услышал о ее состоянии и навещал ее по вечерам в госпитале, принося ей причастие. Мы поговорили с ним о нашем решении отказаться от облучения. Он согласился с нами. "Если она умирает, тогда она должна провести свои последние дни так счастливо, как только возможно".
"У Лизы нет никаких шансов на выздоровление без радиационной терапии", - возражала доктор Хиггинс, когда мы поговорили с ней.
Другие врачи предложили: "Если она останется в госпитале, то, возможно, мы сможем что-то понять, что поможет другой маленькой девочке в возрасте от пяти до десяти лет".
"Я не хочу, чтобы мой ребенок стал подопытным кроликом, - сказала я им честно. - Я лишь хочу, чтобы она выздоровела. Вы можете обещать мне это?"
"Извините, миссис Лариос, - сказали врачи, - медицинская наука ничего не может обещать вам".
На следующий день мы забрали Лизу домой - умирать.
Остаток лета мы пытались сделать ее счастливой. Мы глубоко залезли в долги, взяв ее в путешествие по побережью, покупая ей те вещи, которые она хотела, - магнитофоны и другие материальные подарки. Но все это выглядело таким душераздирающе бессмысленным! Это было неправильно - сидеть вокруг нее, обложив ее подарками, и ждать, когда она умрет.
Однажды после обеда в середине июля в дверь нашей квартиры постучали. Я открыла и увидела нашего соседа, молодого человека Билла Труетта.
"Ну как там Лиза?" - спросил он.
"Не очень хорошо, - ответила я, - ей стало хуже с того времени, как мы забрали ее из госпиталя".
Билл слабо улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. "Она поправится", - сказал он уверенно.
Я пожала плечами. "Надеюсь, что так".
"Нет, вы не поняли меня, - серьезно сказал он. - Она поправится. Вы слышали о Кэтрин Кульман?"
"Ну, я видела пару раз ее по телевизору, но не обратила большого внимания".
"Этим воскресеньем она будет в Лос-Анджелесе в зале "Святыня", - сказал он. - Я хочу взять Лизу на собрание".
Я заколебалась. Я не знала Билла очень хорошо, но слышала, что собрания в "Святыне" длятся очень долго. Однако он был настойчив, и я, в конце концов, согласилась, что мы с Лизой поедем с ним, просто чтобы отвязаться от него.
Я закрыла дверь и склонилась над кухонным столом. Ксавье стоял за мольбертом около окна, обозревая дворик. Несколько его рисунков висели на стенах нашей квартиры. Я знала, что он хотел бы развивать свой талант, но я также знала, что рисование для него - это своего рода бегство от реальности. Когда он был занят набросками, у него не было времени думать о Лизе. Я наблюдала за ним - его лицо было словно выточено из камня, а взгляд сосредоточен на мелках. Я вдруг почувствовала, что мои ногти впились в ладони, когда я стиснула кулак и попыталась удержать потоки слез. Ксавье был погружен в рисование. Билл сделал безумное предложение. Но я была матерью Лизы, и я должна была видеть реальность. Я не могла позволить себе убежать в искусство или втянуться в бесполезную погоню Билла за чудесами. Лиза умирала.
Билл вернулся на следующее утро, напомнив мне о моем обещании поехать с ним и захватить Лизу. "Билл, я не хочу погасить ваш энтузиазм, - возразила я, - но доктора сказали мне, что Лиза неизлечима. И никто ничего не может сделать".
"Тогда посмотрим, что сможет сделать Бог", - сказал он просто.
Я хотела отпереться. Я чувствовала, что Билл давит на меня. Кроме того, я не любила так рано вставать в воскресенье и не хотела ехать весь этот путь через город только для того, чтобы часами стоять в очереди.
Но Билл не сдавался. "Я знаю, что она будет исцелена. Моя мать очень близко знает это служение. Она знакома со многими людьми, которые исцелились".
Но у меня совсем не было веры. Я просто была благодарна, что Лиза не понимала, насколько серьезна ее болезнь на самом деле.
Но я тогда не знала, однако, что Лиза что-то подозревает. По крайней мере, она убедилась, что больная нога не выдержит ее веса. За несколько дней до этого она общалась с подругой в квартире напротив и пыталась попробовать ходить без костылей. Ее бедро согнулось, словно мокрая губка, и она упала на пол. И хотя она не знала, в чем дело, она понимала, что с ее бедром творится что-то очень плохое.
В субботу после обеда Билл снова зашел и постучал в дверь: "Запомните, завтра - этот день. Лиза получит чудо".
"Хорошо, Билл", - сказала я, закрывая дверь. Но внутри я знала, что ничего не выйдет. Они не могли сотворить чуда вообще или, по крайней мере, для таких, как мы. Если чудеса существуют, то они для богатых, для набожных, для святых в церкви. Мы же просто бедные мексиканские католики, которые и на мессу ходят не очень часто. Как могли мы ожидать чуда?
Рано утром на следующий день, 16 июля, Билл позвонил в дверь. "Позвольте мне допить кофе", - закричала я. Но на самом деле я хотела, чтобы он уехал без нас.
Билл и его подруга Синди ждали нас с инвалидной коляской. Они помогли Лизе спуститься по лестнице, обойти бассейн во внутреннем дворике, пройти по длинной узкой дорожке на улицу и сесть в машину. Вскоре мы уже ехали по Гаванской автостраде, направляясь на юг к Лос-Анджелесу и к залу "Святыня".
Лиза сидела в инвалидной коляске, пока я ждала на старом армейском одеяле, прислонившись к стене "Святыни", размышляя, когда же отворят двери. Все казалось таким глупым, а особенно это сидение на солнцепеке на тротуаре в бесцельном ожидании.
Наконец нас впустили в зал. Билл вкатил Лизу в секцию для инвалидных колясок, и я села рядом с ней. Он и Синди нашли места в другой части зала. Я была ошеломлена размером толпы и той теплотой, дружелюбием, любовью, что я почувствовала там.
Собрание началось с того, что хор красиво запел: "Он коснулся меня". На сцене появилась Кэтрин Кульман, одетая в белое ниспадающее платье. Лиза потянула меня за руку. "Мама, если ты прищуришь глаза, когда смотришь на нее, то ты сможешь увидеть гало вокруг нее". Я пропустила это мимо ушей, не пытаясь сама увидеть гало.
Затем мисс Кульман сказала краткую проповедь, которую я не слушала. Я продолжала качать головой. Все это было мило, но зачем мы теряем время здесь?
Затем без предупреждения начало что-то происходить. Мисс Кульман указала на балкон. "Там человек исцеляется от рака. Встаньте, сэр, и примите ваше исцеление".
Я обернулась на сиденье и пыталась посмотреть, что там, на балконе. Но это было слишком далеко. Все, что я могла видеть, - это ряды лиц, теряющиеся в темноте.
Все же там был, похоже, некий свет - не такой свет, который можно видеть, но свет, который можно чувствовать. Он был по всему залу. Свет и энергия, словно маленькие язычки пламени, танцевали от одного человека к другому. Я вся была в напряжении: мисс Кульман продолжала называть другие места в зале, где происходили исцеления.
Затем она указала на секцию инвалидных колясок, прямо туда, где мы сидели. "Здесь есть рак, - мягко сказала она. - Встаньте и примите свое исцеление".
Я посмотрела на Лизу, но она не двигалась. Как могла она знать, что у нее рак? Мы скрывали это от нее. Если я скажу ей, что мисс Кульман обращается к ней, и если она встанет, ее бедро и нога могут согнуться. Что мне делать?
Мисс Кульман покачала головой и отвернулась от нашей секции, называя исцеления в других частях зала. Мое сердце замерло. Неужели Лизин черед прошел мимо нас? Неужели было слишком поздно?
Затем мисс Кульман снова посмотрела на нас, указывая на нашу секцию. "Я не могу отвлечься от этого места, - сказала она. - Кто-то прямо здесь исцеляется от рака. Вы должны встать и принять свое исцеление".
"Мама, - простонала Лиза, - мой живот весь горит".
Мы ничего не ели с раннего утра, и я порылась в своей сумочке в поиске сладостей.
"Нет, это не от голода, - сказала Лиза, отказавшись от конфет. - Это что-то иное".
Мисс Кульман продолжала указывать на нас. Я осмотрелась.
Больше никто не встал в нашей секции. Я знала, что именно Лиза получала исцеление, но я боялась. А что, если это не Лиза? А если она встанет и упадет? Или, что еще хуже, - что, если это Лиза, и она не встанет?
Когда мне казалось, что я умру от неопределенности и сомнений, Лиза наклонилась и прошептала: "Мама, я думаю, что я должна пойти на сцену. Я думаю, что я исцеляюсь".
"Как хочешь", - сказала я, чувствуя глубокое облегчение: она решила за меня. Но я опасалась, как она будет вставать без своих костылей.
Один из личных помощников в проходе почувствовал, что что-то происходит с Лизой. Он наклонился к нам. "Я думаю, что чувствую себя лучше, - прошептала ему Лиза. - Я хочу выйти на сцену".
Он помог ей подняться с коляски. Я затаила дыхание, когда она встала. Сначала я подумала, что она свалится, но внезапно я поняла, что все будет иначе. Тот огонек, который, как я чувствовала, прыгал с одной головы на другую, теперь почивал на Лизе. Я почти могла видеть, как новая сила наполняет ее тело.
Служитель позволил ей облокотиться на него, и они двинулись по проходу. Сначала медленно, затем с большей уверенностью они прошли к основанию сцены, где с ними кратко поговорила женщина. Билл Труетт встретил их там, и после недолгого совещания они провели Лизу на сцену.
Мисс Кульман слушала, как женщина рассказывала некоторые подробности. Затем она протянула руки к Лизе. Лиза отступила на шаг, затем свалилась на пол. Я в ужасе подумала, что ее подвела нога. Но Лиза встала.
"Я посвящаю этого ребенка Господу Иисусу Христу, - сказала мисс Кульман, когда Лиза встала на ноги, и ее глаза были полны слез. - Теперь посмотрим, как ты ходишь". Лиза начала бегать взад и вперед по сцене, а все люди стали хлопать в ладоши, восхваляя Бога. Затем, как если бы запели ангелы, хор начал мягко петь: "Аллилуйя! Аллилуйя!"
"Я хочу, чтобы вы получили подтверждение этому исцелению, - сказала мисс Кульман. - Я хочу, чтобы вы пошли к доктору, и чтобы он провел тщательное обследование. А потом приходите на следующее собрание и засвидетельствуйте, что Бог сделал для вас".
Я посмотрела на Билла. Он сиял так, словно это его собственная сестра была исцелена. Уже после я поняла, что в семье Божьей мы все - братья и сестры. Но тогда все, о чем я могла думать, была Лиза. Она бегала взад и вперед по сцене, все еще немного прихрамывая, но притоптывая ногами. Я закусила губу. Я знала, что ее бедренная кость была как масло и гнулась при малейшем давлении - но она не сгибалась. Неужели это происходило на самом деле? Была ли она исцелена?
Я боялась поверить. Я так сильно страдала, когда доктор сказал нам, что нет надежды. И поверить теперь, чтобы лишь обнаружить позднее, что это ложная надежда, - это было больше, чем я могла вынести. Безопаснее было не верить вовсе.
Ксавье как раз собирался на работу, когда мы вернулись домой. Мы сказали ему, что случилось. "Тогда мы будем надеяться, - сказал он. - Это нечто новое, чего у нас не было прежде. У нас появилось гораздо больше любви к нашей маленькой девочке. Теперь у нас есть надежда. Раньше или позже, Бог все равно даст нам веру - веру принять это чудесное деяние, которое Он совершает". Это было мудрое слово от моего замечательного мужа.
Билл и Синди проводили нас в квартиру. "Уберите костыли, - сказал Билл, когда я пыталась снова дать их Лизе. - Неужели вы не понимаете? Она исцелена".

Весь остаток вечера Лиза хромала по квартире. Я следила за каждым ее шагом, боясь, что она свалится. Но она не упала. Наоборот, похоже, что она становилась все сильнее на моих глазах.
Первый вопрос, который Ксавье задал мне следующим утром, был: "Где Лиза? Как она?"
Я встала раньше, поэтому я подвела Ксавье к окну. "Смотри", - сказала я, указывая на дворик. А там Лиза каталась на велосипеде вокруг бассейна, смеясь и играя с другими детьми из дома.
Когда Ксавье отвернулся от окна, по его лицу текли слезы. Верила ли я или нет, это не играло роли. Бог сделал это.
На следующей неделе я привезла Лизу в детский госпиталь. После серии анализов крови и многочисленных рентгеновских просвечивании бедра и груди техник сказал: "Мы позвоним вам, когда получим результаты".
Глаза Ксавье бегали от нетерпения, когда он встречал нас у двери квартиры. "Отлично, что они там нашли? "
Я объяснила ситуацию и сказала ему, что мы просто должны ждать. Он настоял, чтобы я позвонила доктору Хиггинс.
"Я как раз собиралась звонить вам, - сказала доктор, когда я дозвонилась до нее. - Но я была на консультации с семью другими докторами по поводу случая с Лизой. Я просто не знаю, что вам сказать".
Я прильнула к телефону. "Вы имеете в виду, что случилось что-то плохое?" Неужели это был всего лишь жестокий обман, а мои надежды поднялись лишь для того, чтобы разбиться на куски?
"Я не знаю, как это может быть, - продолжала доктор, словно не слышала меня. - Мы все видим одно и то же на снимках. Опухоль сильно уменьшилась вместо того, чтобы распространиться. Есть свидетельство исцеления".
Конечно, она ничего не знала о собрании Кэтрин Кульман, но она сказала: "Свидетельство исцеления". Что еще было нужно, чтобы убедить меня, что Бог коснулся Лизиной жизни?
"Доктор, у вас есть минутка? - сказала я. - Я хочу сказать вам нечто. Я знаю, что это выглядит для вас странным, но мы взяли Лизу на собрание Кэтрин Кульман. И с тех пор она ходит без костылей, она бегает, ездит на велосипеде, плавает и вообще ведет себя нормально. Мы думаем, что Бог исцелил ее".
На другой стороне линии было долгое молчание.
"Я хочу знать точно, - наконец сказала доктор. - Вы не давали ей никаких медикаментов, не так ли?"
"Никаких", - сказала я.
"Вы отказались от химиотерапии и от облучения кобальтом, так?"
"Да", - ответила я.
И снова долгое молчание. "Что ж, возможно, ее организм выработал какой-то вид сопротивления и выбросил болезнь, но это не выглядит естественным. Или это могла быть ваша Кэтрин Кульман. Что бы ни было, опухоль исчезает. И насколько я знаю, это первый случай в истории медицины, когда подобное происходит".
Я плакала. Я вспомнила, как давным-давно читала в Библии историю Фомы. Он в конце концов поверил, что Иисус воскрес из мертвых, когда дотронулся до ран от гвоздей на Его руках. Как же я была на него похожа! Но и даже при этом Бог позволил мне увидеть Его чудо в моей дочке.
"И вот что я скажу вам еще, - сказала доктор Хиггинс, и голос ее стал мягким на другой стороне линии. - В нашем госпитале будет большая радость по поводу того, что случилось с Лизой, поскольку мы опустили руки в этом случае".
Осенью Лиза снова пошла в школу - без костылей. А спустя месяц я снова отвела ее к врачу. Опухоль продолжала уменьшаться в размере, она уходила. Лиза была почти в нормальном состоянии.
"Как вы объясняете это?" - спросила я.
"У нас нет объяснения, - сказал доктор. - Никогда не было случая выздоровления, подобного этому. Если бы мы проводили облучение и опухоль спала, вы назвали бы это медицинским чудом. Но безо всякого лечения... Ну что мы можем сказать?"
Но наш священник, однако, смог кое-что сказать. "У Бога есть много способов творить Свои дела. Конечно, это от Него".
И вот теперь, когда Лиза полностью исцелена, многие наши друзья спрашивают: "Почему все это произошло?"
Я думаю, что Бог попустил этой болезни прийти, чтобы сблизить нас друг с другом и приблизить нас к Себе. В своей Библии я нашла историю, которая все это объясняет. Однажды Иисус шел по дороге и увидел человека, слепого от рождения. Его ученики спросили Его: "Учитель, почему этот человек слеп? Потому что он согрешил, или потому что его родители согрешили? "
Господь ответил: "Нет, ни он, ни родители. Но он слепой, дабы Бог мог быть прославлен через это исцеление" . Затем Он коснулся его, и слепой прозрел.
Я чувствую, что Лиза была больна, чтобы Бог мог быть прославлен через ее исцеление.
Воздавать славу Богу - этому не учатся из книг. Этому нужно научиться, пройдя с Ним по долине теней. Если человек все время живет на вершинах гор, то он становится суровым и жестким, нечувствительным к более тонким вещам в жизни. Только в тени долины вырастают нежные побеги.
Я часто стояла и подолгу смотрела, как Ксавье работает за мольбертом. Ему нравится работать мелками, нанося тени. "Солнечный свет выявляет детали, - говорит он, - но тени выявляют характер".
И только среди теней мы научились восхвалять Бога за незначительные вещи. И только там мы поняли, что Лиза в действительности принадлежала не нам, но Богу. В самое мрачное время мы отдали ее Небесному Отцу. И там, в долине, мы открыли секрет того, как уступать. Но когда мы уступили и отдали ее, Он был милостив и вернул нам ее - исцеленную.
Лиза больше не боится теней. Как и мы, она осознала, что в долине Он с нами, Его жезл и посох укрепляют нас, и наша чаша переполняется Его благостью и милостью.  

                                                                 Глава 4

                                          День, когда Божья милость вступила в силу –

                                           Ричард Овеллен, доктор философии, доктор медицины
 

Доктор Ричард Овеллен - мой старый друг. Я познакомилась с ним, когда он пел в нашем хоре в Питсбурге и учился в аспирантуре Технического университета Карнеги по специальности органическая химия. Проработав два года после защиты диссертации в Стэнфордском университете, он поступил в Университет Джона Гопкинса в Балтиморе, где за три года защитил диссертацию по медицине. После года стажировки и еще года работы в области медицины внутренних органов его зачислили в штат Университета Джона Гопкинса. С 1968 года он был ассистентом по медицине в университете, отдавая свое время исследованию рака, заботе о пациентах и обучению.

Когда я работал над диссертацией по химии в Техническом университете Карнеги, я начал посещать собрания Кэтрин Кульман, которые проводились по пятницам на севере Питсбурга, в старом зале "Карнеги". И там впервые в жизни я увидел силу Божью в работе, когда люди собирались для поклонения. Не долго думая, я записался петь в хор, и там я встретил Розу, которая буквально выросла в служении Кэтрин Кульман.
Мы с Розой стали встречаться, полюбили друг друга, и в апреле 1959 года мисс Кульман провела нашу брачную церемонию.
А спустя год родилась малышка Джоанн. У Розы была нормальная беременность и роды, но когда мы принесли ребенка домой из госпиталя, мы заметили крупный синяк у нее на ягодицах. Я спросил доктора об этом, но он заверил нас, что это не следует считать признаком каких-то отклонений.
Однако мои родители и сестра Розы обратили внимание на странность в поведении младенца. Она была исключительно суетлива, слишком суетлива, как сказала моя мать. Она кричала и хныкала постоянно и не ела, часто отворачиваясь от бутылки. Ее рвало, и она кричала, когда мы двигали ее во время кормления. Кроме того, мы заметили, что одна ножка была всегда согнута и подтянута к телу, а коленка и ступня вывернуты назад, иногда на угол в 90 градусов. Было невозможно вытянуть обе ее ножки прямо одновременно.
Когда мы понесли ее к нашему семейному доктору, он проверил ее ножки и бедра. "Да, здесь что-то определенно не так с ее правой ногой, - сказал он. - Я не знаю, что это такое, но давайте подождем. Иногда подобные вещи сами собой проходят со временем".
Мы ждали несколько месяцев, но ножка не выпрямилась. Напротив, все стало хуже. Джоанн по-прежнему была очень беспокойной, часто плакала, когда мы касались ее. Когда она пила из бутылки, то часто прекращала пить и начинала плакать. И это говорило о том, что она чувствует сильную боль. Но в чем дело? И где больно?
По истечении трех месяцев, когда Джоанн должна бы уже поднимать головку от постели, она не могла этого делать. С растущей тревогой мы снова понесли ее к доктору.
Обследовав ее, на сей раз он кивнул мне, чтобы я подошел к нему. Маленькая Джоанн лежала на спине на медицинском столе. Доктор взял ее правую ножку в руку, а другую руку положил под ее колено. Он начал нежно поворачивать ее ногу внутрь. Она закричала от боли. "Нога совсем не поворачивается внутрь, - сказал он. - А теперь посмотрите на это". Он осторожно начал крутить ногу в обратном направлении, наружу. Я, затаив дыхание, смотрел, как ножка вращается в его руке, не только сверху вниз, но почти на все 360 градусов. И только когда она сделала почти полный оборот в его руке, девочка захныкала от боли.
Доктор осторожно вернул ножку в исходное положение. Затем он указал на складки на коже на внутренней стороне бедра. "Это - то, что ищет врач, - сказал он. - Заметьте, на этой ноге две складки, но только одна на другой ноге. Нормальный ребенок имеет идентичные складки на обеих ногах. Изменение структуры складок означает некоторые внутренние деформации, а это говорит о том, что что-то не в порядке с ее бедром, спиной или ногой. В данном случае я уверен, что это бедро".
Роза нагнулась и подняла малышку, чтобы держать ее поближе. "Что вы пытаетесь сказать, доктор?" - сказала она с полными слез глазами.
Доктор положил руку на плечо Розы. "Я не могу говорить наверняка, - сказал он, - поэтому я хочу, чтобы ее осмотрел хирург-ортопед. Он сможет дать вам определенный диагноз. Это похоже на смещение бедра".
Роза села на стул рядом со столом, держа младенца у груди. Доктор продолжал говорить и очень спокойно и мягко объяснил, чего мы можем ожидать. Джоанн, вероятно, понадобятся скобы, может, даже и гипсовая повязка для тела. Лечение будет долгим, и даже после него шансы, что проблема будет решена, не равны ста процентам. Существует определенная вероятность, что она останется инвалидом на всю жизнь и будет хромать. Возможно, одна нога будет короче другой, или будут другие отклонения.
"Вы не должны ждать, - сказал доктор, - несите ее к хирургу-ортопеду".
Мы договорились с хирургом о приеме на следующий понедельник и забрали Джоанн домой.
В тот вечер уже дома мы с Розой сели поговорить. Мы оба были разбиты, и не только от перспективы иметь ребенка-инвалида. Все казалось таким несправедливым.
"Я не понимаю, - сказал я Розе, когда мы примостились в нашей крошечной гостиной. - Вот, мы пытаемся служить Господу, и Он позволил, чтобы это случилось с нами".
Роза молчала, ее красивое лицо было напряжено, а губы немного дрожали. Я хотел встать, подойти к ней, обнять ее и утешить. Но я был слишком взволнован. Я не мог дать ей утешения.
"Мы рассказывали другим людям о нашей вере в исцеление, - выпалил я, - и вот теперь у нас ребенок-калека".
"Если Бог попустил, чтобы у нас был ребенок-калека, - сказала наконец Роза, - то Он, видимо, ожидает, что мы оставим ее у себя и будем заботиться о ней".
"Яне спорю с этим, - с горечью сказал я. - Я люблю эту малышку и сделаю все возможное, чтобы видеть ее здоровой. Если она не исцелится, мы воспитаем ее, и будем любить всю свою жизнь. Но все же это не выглядит справедливым. Мир полон людей, которые не любят Бога и даже не знают Бога. Многие из них ненавидят Бога, и у ни нормальные дети. Почему у нас должен быть ребенок-калека?"
Это был нечестный вопрос. Я знал, что у Розы не было ответа на него, как не было и у меня. Я знал также, что люди, задающие вопросы Богу, показывают недостаток веры. Я осознавал, что у меня совсем не было веры, по крайней мере, такой веры, которая нужна, чтобы увидеть нашего ребенка исцеленным.
На следующее утро, когда я одевался, чтобы идти на лекцию, Роза сидела на постели. Она почти всю ночь не спала, проведя ее с малышкой, и ее лицо осунулось от недосыпания. "Дик, - неуверенно сказала она, - мы видели, как Святой Дух сотворил так много чудесных вещей на служениях Кэтрин Кульман. Не думаешь ли ты, что мы должны принести туда Джоанн и поверить, что Бог исцелит ее?"
Роза ушла из хора мисс Кульман как раз перед рождением ребенка, и хотя мы посещали некоторые собрания, как в Питсбурге, так и в Янгстауне, штат Огайо, стыд и смущение помешали нам рассказать кому бы то ни было о болезни нашей малышки. Знали только мои родители и сестра Розы.
Размышляя над вопросом Розы, я стоял перед зеркалом довольно долго, возясь с узлом на галстуке. Вера? Я только что осознал, что у меня совсем нет веры, по меньшей мере, той, что нужна для исцеления Джоанн. Но я запомнил то, что мисс Кульман повторяла снова и снова: "Сделайте все, что в ваших силах. А затем, когда вы дойдете до предела ваших возможностей, позвольте вступить Богу".
Мы побывали у доктора. Единственным решением проблемы были скобы и вероятная операция без обещаний исцеления. Роза была права. Теперь пришло время полностью довериться Богу.
В пятницу утром мы вышли из дома, чтобы отвезти малышку на "служение с чудесами" в зале "Карнеги". Сидя в машине, мы склонили головы в молитве. "Господь Иисус, Ты написал в Своем Слове, что у нас есть право приходить к Тебе и просить Тебя в милости Твоей коснуться тела нашей дочки. Но мы не требуем этого от Тебя, Господи. Мы даже не пытаемся "востребовать" это, ибо Твоя милость уже дана нам. Мы просто просим, Господь Иисус, чтобы ты исцелил нашу маленькую девочку".
Это была такая простая молитва, совсем не та, что часто рисовалась в моем воображении. Я представлял себя смело подходящим к Престолу Благодати и бросающим Божьи обетования в лицо Богу, требуя, чтобы Он выполнил их. Но теперь, стоя лицом к лицу с проблемой, которая была не по силам нам, не по силам медицинской науке, мы с Розой осознавали, что единственное, к чему мы можем обратиться, это милость Бога.
Служение было похоже на сотни тех, что мы посетили раньше, но на сей раз мы пришли не как зрители. Мы пришли в ожидании.
Это, похоже, был один из тех дней, когда маленькая Джоанн чувствовала себя особенно плохо. Несколько раз она начинала хныкать и вела себя беспокойно от боли. Не желая, чтобы она мешала служению, мы оставались в конце зала, и Роза держала ее на руках. Когда Джоанн кричала. Роза выносила ее в холл, возвращаясь, когда она затихала. Мы уступили свои места другим людям, а сами стояли у задней стены зала, пока проходило "служение с чудесами".
Джоанн была завернута в одеяльце, и Роза часто разворачивала его и смотрела на девочку. Она верила, что, когда Бог начнет действовать, она увидит, как это происходит.
Ближе к концу собрания произошло нечто. С самого рождения пальцы на правой ноге Джоанн были плотно подогнуты под ступню. Теперь, когда мы стояли у стены, эти крошечные розовые пальчики начали постепенно расслабляться, пока не стали похожи на пальцы здорового четырехмесячного ребенка.
Роза толкнула меня локтем, и ее лицо светилось. "Бог начал действовать, - сказала она. - Его присутствие на этом ребенке. Я пойду к сцене". Она была полна решимости, и я увидел, что нет смысла пытаться остановить ее.
Мы пошли по проходу. Я ждал, что один из служителей подойдет и преградит нам путь, поскольку им было дано строгое предписание не пускать никого к сцене, пока с этими людьми не поговорит один из помощников и не разрешит им пройти. Но поблизости не было служителей. Мы продолжали идти по проходу. Пока мы шли, мисс Кульман сошла со сцены и направилась к нам. Мы встретились посередине зала.
"Роза, - сказала она с выражением удивления на лице. - Что-то не в порядке с младенцем?"
Роза пыталась объяснить, но у нее не хватило воздуха, затем она попыталась снова: "Д-д-да, мисс Кульман. Она родилась со смещенным бедром".
Мисс Кульман покачала головой в удивлении. "Почему вы не сказали... - Она прервала фразу и, повернувшись к полному залу, сказала: - Я хочу, чтобы все встали и начали молиться. Бог исцелит это драгоценное дитя".
Роза развернула одеяло и протянула малышку к мисс Кульман. Во всем зале люди стояли и молились с закрытыми глазами. Я хотел видеть, что будет происходить, и не спускал глаз с дочери.

Мисс Кульман протянула чувствительные пальцы и очень нежно коснулась пальцев на ножке Джоанн. Она не потянула за них. Она даже не согнула свои пальцы. Она лишь слегка дотронулась до пальцев ребенка и начала молиться: "Чудесный Иисус, коснись этого драгоценного маленького ребенка...".
Я увидел это! Я видел это открытыми глазами! Нога, вывернутая так вычурно вправо, начала выпрямляться. Она медленно вращалась, пока пальцы на ней не стали смотреть прямо, так же, как и пальцы на другой ноге. Все стало выглядеть совершенно нормально. Но я знал, что то, что я наблюдал, было невозможным. Некая внешняя сила сдвинула эту ногу. Мисс Кульман не двигала ее. Роза, стоявшая с закрытыми глазами и поднятым к небу лицом, не двигала ее. И конечно, маленькая Джоанн не двигала ее. Кто же тогда, кроме Бога!
Я все еще не мог отвести взгляд от этой ноги, когда она уже была в нормальном положении, и я знал, что исцеление закончено. "Спасибо, Господи, - повторял я снова и снова про себя, - спасибо".
Мисс Кульман кончила молиться, и все сели. Роза завернула девочку в одеяльце, и мы пошли в конец зала.
"Ты видела это?" - прошептал я, когда мы остановились.
"Видела что? - спросила Роза. - Я молилась. А ты нет?"
"Я тоже молился, но с открытыми глазами. Ты не почувствовала это? "
"Что?" - Роза с удивлением посмотрела на меня.
"Ножка Джоанн, ее ступня. Я видел, как ее ножка двигалась. Она там же и выпрямилась. Я видел, как она была исцелена!" - Я был так возбужден, что едва сдерживался, чтобы не кричать.
Глаза Розы расширились, и радость засияла на ее лице. "Иисус! - прошептала она. - О, Иисус, спасибо Тебе".
Мы прошли через дверь-вертушку и почти побежали в холл. Там мы развернули одеяло и снова посмотрели на ноги Джоанн. Они были нормальными. Одна нога больше не была подтянута к животу, как было раньше. Правая нога не была больше вывернута. Обе ноги были прямыми, как и должно быть, и обе повернуты абсолютно правильно.
"Пошли домой, - сказал я. - Я хочу провести остаток дня в восхвалении Бога".
Но мы не только остаток дня восхваляли Бога, но и большую часть ночи. После ужина, который малышка приняла безо всяких проблем, мы положили ее на жиот. Мы же стояли, держась за руки, рядом с ней и смотрели. Впервые в своей жизни Джоанн подняла голову от матраса и осмотрелась. Мы не ложились спать до трех утра, наблюдая за ней. Она засыпала, просыпалась, ворковала, пускала пузыри и снова засыпала. Она словно "отыгрывалась" за все то потерянное время, когда ее жизнь была лишь безрадостным существованием.
На следующее утро мы снова убедились в полном исцелении ее ног. Я мог легко двигать их. Единственный раз она закричала, когда я начал вращать ее ногу наружу, как я мог легко делать еще за день до этого. Наша Джоанн была совершенно нормальной. Единственной разницей между ее ногами были две складки на одной ноге и одна на другой - напоминание о том, что было не в порядке.
В понедельник мы отправились, как было договорено, к хирургу-ортопеду. Он посмотрел на ребенка, прочел записку от нашего семейного врача. "Зачем ваш доктор послал вас ко мне?" - спросил он, вытянув ножки Джоан.
"Он полагал, что ее правое бедро смещено", - сказал я.
Он еще более внимательно осмотрел ее и покачал головой. "Я не понимаю этого. У этого ребенка нет никаких отклонений. Ее левая нога поворачивается внутрь совсем немного, но это не отклонение. Вам не нужна моя помощь. Этот ребенок кажется мне нормальным".
Мы обрадовались, услышав медицинское подтверждение ее исцеления. И ела Джоанн нормально, она больше не останавливалась и не плакала.
В пятницу, спустя неделю после исцеления, мы снова пошли к нашему семейному врачу. Он спросил нас, что случилось, и почему мы так скоро вернулись. Мы рассказали ему всю историю, ничего не упуская.
Он ни разу не моргнул, но продолжал обследовать Джоанн и делать пометки. Мы рассказали ему о заключении ортопеда. Он продолжал пробовать повернуть ее ногу взад и вперед, вращать ее по кругу, проводя те же испытания, что он делал неделю.
Кивнув Розе, он дал понять, что обследование закончено, и что она может одеть Джоанн. Затем, сев, он откинулся на стуле.
"Что же, дети меняются, - сказал он. Затем добавил: - Но они не меняются так быстро. Это, должно быть, сделал Бог".
Мы были в великой радости. Исцеление было полным, и даже доктор воздал славу Богу.
Теперь, спустя годы, я работаю в одном из величайших медицинских центров в мире. И в этой должности я не вижу конфликта между медициной и духовным исцелением. Доктор не лечит. Он может дать человеку лекарство, но лекарство не изменяет его органов, оно лишь улучшает их работу. Все исцеление от Бога. Хирурги могут вырезать больные ткани или клетки, что иногда позволяет организму исцелиться быстрее. Но ни один хирург не может проникнуть внутрь и исцелить. Он лишь зашивает тело после того, как сделал свою работу. А лечит Бог.
Бог обеспечил нас большим количеством чудесных препаратов, хирургических и ортопедических методов, Он дал нам знания, как ухаживать за больными, - и христианин имеет еще одну возможность - взглянуть дальше того, что может сделать врач, и увидеть то, что может сделать Бог.
Некоторые мои врачи-коллеги искренне отрицают это. Другие, так же искренне, идут дальше и отрицают само существование Бога. Но когда получается так, что они сталкиваются с фактом, что некоторые из их "неизлечимых" пациентов исцеляются после обращения к Богу, они так же искренне пребывают в замешательстве.
Кому-то это может показаться странным, что ученые мужи, давшие обет быть интеллектуально честными, игнорируют целое направление исцеления. Но духовные вещи - это не то же самое, что рассуждения природного ума. В сущности, плотский ум - противник духовного ума. Любой человек, даже опытный ученый, который не хочет признать факт, что он бунтует против Бога и нуждается в Иисусе Христе, пойдет на что угодно, лишь бы застопорить Божье послание о спасении. То же самое верно и относительно Божьей силы исцелять. Однако те, кто искренне желают познать всякую истину, в конце концов, придут к Иисусу Христу, "в котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения", - говорит Павел (Кол.2:3).
И только в последние годы, когда я стал работать в Университете Джона Гопкинса в качестве ассистента по медицине, я начал полностью осознавать величие Божьей благодати, проявленной в исцелении маленькой Джоанн. И это вызвала не моя вера, не вера Розы. Никто из нас не имел того вида веры, который необходим, чтобы "востребовать" исцеление. Это была полностью Божья милость - Его не заслуженное нами благоволение.
Когда мы пришли на то собрание, у нас был повод ожидать чуда. Мы видели, как многие исцелялись, и, конечно, мы знали, что Бог любит маленьких детей. И все же мы не имели той веры, которая, как мы чувствовали, была необходима, чтобы увидеть это чудо. Но мы осознавали, что мы должны дать Богу возможность коснуться нашего маленького ребенка, отдав его Ему. И когда мы отдали дочку, Он протянул Свою руку, взял ее и исцелил.
Через это чудо я понял разницу между верой в Бога, которую большинство из нас имеет, и верой Бога (та вера, которую имеет Бог), которая есть дар Святого Духа. Вера в Бога позволяет нам верить, что Бог сделает чудесную вещь. Но если мы не имеем веры Бога, то нам нужно сделать сначала все возможное по человеческим меркам, веря, что Бог, возможно, захочет действовать через медицинскую науку, и оставить все остальное в Его милостивых руках.
Многие люди пытаются вынудить Бога что-то сделать, приходя в Его присутствие, почти что, требуя, чтобы Он начал действовать. Подчас Бог будет уважать подобные требования, не потому что Он обязан их исполнять, но потому что Он жалеет нас. Однако я чувствую себя гораздо безопаснее, просто полагаясь на Его милость и благодать, дабы Он восполнил все мои нужды.
Я часто задавался вопросом, не являются ли многие виденные мною исцеления психосоматическими. Психосоматические болезни - это те заболевания, которые вызваны верой пациента, что он болен, но не имеют органической природы. Врачи считают, что многие болезни являются психосоматическими, то есть внушенными страхами пациента, что он болен. Прим. пер.
Из основ науки о человеческой природе я знал, что некоторые, вероятно, были таковыми. Но четырехмесячный ребенок не знает достаточно для того, чтобы могло иметь место психосоматическое исцеление.
То, что мы видели в тот день в проходе зала "Карнеги", было не умственным процессом, но чисто физическим. И это было мгновенным. Нет медицинского термина, чтобы описать это, кроме слова "чудо".
Меня постоянно спрашивают: "Почему существуют отклонения, уродства? Почему Бог допускает, чтобы болезнь приходила к людям, особенно к христианам? Почему эта болезнь пришла к Джоанн?" Это - приставучие вопросы, особенно для доктора. У меня действительно нет ответа. Однако, что касается Джоанн, я абсолютно убежден теперь (хотя тогда я не был уверен), что Бог попустил это особое отклонение у нее, дабы ее исцеление было свидетельством о Нем. Мы полагаем, что если Бог мог доверить нам воспитание ребенка-калеки, то Он захочет доверить нам и более важную миссию - свидетельство о Его исцеляющей силе.  

                                  Глава 5 - Когда нисходят Небеса - Гильберт Штракбайн

 

Гильберт и Арлин Штракбайн живут в уютном домике, спрятанном среди сосен в городе Литтл-Рок, штат Арканзас. Гильберт - преуспевающий торговец в фирме, продающей офисное оборудование. У них три чудесных девочки, и они участвуют в движении Святого Духа, которое охватило наш народ. Однако так было не всегда. Вот история Гила.

Когда я пытался устроиться на работу в фирму, психолог спросил меня: "Почему вы хотите получить должность продавца? "
"Что ж, - ответил я, - торговать - это то, что я умею, и что я всегда делал".
"В это трудно поверить, мистер Штракбайн, - недовольно сказал психолог. - Естественно полагать, что продавец любит людей, но в соответствии с психологическим тестом, который вы прошли, вы даже себя самого не любите".
Он был прав, конечно. Меня действительно не заботило, нравятся мне люди или нет. Как продавец я был заинтересован только в двух вещах: получить заказ и поскорее уйти.
Я всегда отстранялся от людей. Я был воспитан в строгом немецко-лютеранском доме в южном Техасе и даже не говорил по-английски пока не пошел в школу.
Я был горд своим происхождением и чувствовал огромное удовлетворение в уверенности, что мой немецкий ум сможет заткнуть за пояс любого, когда дело дойдет до механики, электроники или логики. С годами я уверовал, что смогу сделать что угодно, если только приложу к этому свой ум. И хотя я уже работал продавцом, я проводил свободное время в своей мастерской, занимаясь такими вещами, как сборка компьютеров.
Арлин было девятнадцать, когда мы поженились. Когда мы перебрались в Новый Орлеан, у нее начались обмороки, и она теряла силы. Но я просто отказывался верить, что она больна. Болезнь для меня была признаком слабости. Когда нашей первой маленькой дочке Денизе было около трех лет, я решил, что Арлин нужен еще один ребенок. Я рассуждал так, что это отвлечет мою жену от ее так называемых проблем и даст ей что-то конструктивное, о чем она будет думать.
Однако беременность Арлин не была очень легкой. С самого начала появились осложнения, которые потребовали пристального медицинского надзора. В ее почках обнаружились отклонения, которые угрожали как ей, так и ребенку. У нее были ужасные судороги в ногах, и чтобы избежать риска выкидыша, врач, в конце концов, прописал ей постельный режим на семь месяцев. Раздраженный проявлением ее слабости, я отстранился от нее еще больше, стараясь общаться с ней как можно меньше. Хотя она была на начальных стадиях ужасной болезни, я мало осознавал, что моя собственная духовная болезнь была еще хуже.
Арлин посещала методистскую церковь в Новом Орлеане. Женщины в церкви, понимая, что ей приходится сражаться с проблемой в одиночку, начали заходить к нам, чтобы приготовить обед, поскольку доктор запретил Арлин вставать с постели, кроме выходов в ванную. Если кто-то навещал нас, когда я был дома, то я открывал дверь, а затем исчезал в своей комнате. Чем больше я ненавидел то, что Арлин была прикована к постели, тем большее отвращение я питал к тому, что посторонние люди вмешивались в нашу жизнь, пытаясь помочь.
Тяжелая беременность была только началом. В течение следующих нескольких лет ее состояние все ухудшалось - слабость, мышечные спазмы, инфекции почек, головокружение, расплывчатое зрение. Ей то становилось лучше, то хуже, порой у нее были приступы слабой мышечной координации, и каждый раз, казалось, после очередного ухудшения у нее оставалось все меньше сил. Доктора не могли никак определить, в чем же дело, а я все еще упрямо не хотел признавать, что у нее вообще что-то не в порядке.
Однажды вечером я вернулся домой пообедать и обнаружил, что стол уже накрыт. Кто-то из женщин из церкви зашел с готовым обедом, приготовил стол и ушел. Зная, что я чувствую, Арлин встала, чтобы сесть за стол вместе со мной. Она дошла до двери в кухню и свалилась на пол. Она не потеряла сознания, но дело обстояло так, как если бы все мускулы в ее теле прекратили работать одновременно.
Я был испуган и хотел бежать, но знал, что нельзя оставлять ее беспомощно лежать на полу. Я поднял ее, позвал соседа, чтобы он посидел с нашими двумя маленькими детьми, и устремился в госпиталь.
В приемной первой помощи сестра, занимавшаяся Арлин, подняла крик: "Доктор, у нее пропало кровяное давление!"
Доктора бросились к ней. Потребовалось неотложное вмешательство, чтобы заставить ее сердце снова биться. И тут я осознал, что моя крепость была показухой. Встретив по-настоящему безысходную ситуацию, я не нашел выхода из нее. Я ненавидел Арлин за ее слабость, но я ненавидел себя еще больше за неспособность справиться с проблемой.
Однажды вечером я поздно пришел домой и обнаружил, что Арлин полулежит на подушках и дремлет. А у нее на груди лежит открытая книга - "Я верую в чудеса" Кэтрин Кульман.
Хмыкнув про себя, я поднял книгу, открыл обложку и увидел надпись на первом листе от Тома и Джуди Кент. Я знал их: Джуди работала в том же офисе, что и Арлин, пока Том изучал медицину в Тулейне. Сейчас он был практикующим врачом в Калифорнии.
Арлин проснулась и увидела, что я склонился над ней. "Том прислал мне ее, - она улыбнулась, показывая на книгу. - Он сказал, что они с Джуди молились о чуде исцеления для меня ".
Я покачал головой и вернул ей книгу. "Как может доктор верить во всякий вздор вроде этого?"
"Пожалуйста, Гил, - сказала Арлин, а ее глаза были полны слез. - Просто потому, что ты не веришь в Бога, творящего чудеса, не отнимай у меня веру. Мне нужно во что-то верить".
"Верь в себя, - сказал я, - это все, что тебе нужно, чтобы подняться с постели".
Но хотя Арлин могла встать, она не могла стоять. Она пыталась. Она делала смелые попытки оставаться на ногах, но неизбежно заканчивала свой путь в госпитале.
Мы переехали в Литтл-Рок, Арканзас, где я получил работу в фирме по оборудованию офисов. В свободное время я делал все возможное, чтобы не думать о все ухудшающемся физическом состоянии Арлин. Это беспокоило меня - ведь хотя доктора не могли определить ее болезнь, каждые несколько месяцев они снова направляли ее в госпиталь для прохождения анализов и курса лечения.
После рождения Лизы, нашего третьего ребенка, Арлин начала посещать вечерние собрания по четвергам в епископальной церкви Христа. Ванда Рассел, ее учительница в воскресной школе в методистской церкви, заезжала к нам после ужина каждый четверг и отвозила Арлин на собрания. Я думал, что это глупо, но я понимал, что Арлин надо проводить какое-то время вне дома. И я не возражал, пока однажды вечером она не пришла домой позже обычного.
"Арлин, почему ты хочешь ходить в епископальную церковь? У нас поблизости есть методистская".
Арлин кое-как дошла до софы и села. "В той методистской церкви не верят в исцеление", - сказала она.
"Ты имеешь в виду, что ты ходила на собрания с исцелениями?"
Арлин просто кивнула.
"Ни один интеллигентный человек не верит в такую чушь, - не спеша произнес я. - Это все суеверие. И я не хочу, чтобы мою жену видели на одном из таких сборищ шарлатанов ".
Арлин попыталась приподняться, но ее ноги отказывались слушаться. "Пожалуйста, Гил, мне нужно это. Не отнимай Бога от меня".
"Послушай, - твердо сказал я, - я знаю все об этом. Еще когда я был мальчиком в Южном Техасе, у нас была пятидесятническая церковь дальше по дороге. Мы, бывало, ходили туда, когда стемнеет, и смотрели в окна. У них тоже были исцеляющие собрания, и они кричали на странных языках, катались по полу, визжали, бегали по залу и падали у алтаря, издавая стоны, как раненые животные. Я не хочу, чтобы моя жена была втянута в такую белиберду".
"О Гил, - сказала Арлин, и ее губы дрожали. - Это совсем не так. Преподобный Вомбл сказал, что он верит, что Бог исцелит меня".
"Я отказываюсь принимать такие вещи о Боге, - сказал я раздраженно. - Это дело с исцелением просто вздор, и я запрещаю тебе ходить туда".
Арлин откинулась на софе и закрыла глаза. По щекам побежали ручейки слез. "Ты встретил моего отца после того, как Иисус вошел в его сердце. Но что я помню о нем, когда я еще была маленьким ребенком, не было так мило - он был алкоголиком. Он в стельку напивался. В доме не хватало еды, потому что выпивка для него была важнее моей матери и меня. Мать пыталась жить с ним, но в конце концов она сдалась. Мы переехали в другую часть города в тот день, когда мне исполнилось шесть лет. В припадке алкогольной ярости отец пытался выломать дверь, чтобы забрать меня с собой. Мы с мамой прижались друг к другу и плакали, и молились, пока он не ушел. Когда я подросла, то думала, что самая чудесная вещь в мире - иметь мужа, любящего и Бога, и меня. Для меня было необходимо иметь христианскую семью. Я думала, что получила все это, когда встретила тебя, Гил. А затем ты пошел на служение, а когда вернулся, то возненавидел Бога. Я не знаю, что случилось".
Я был уязвлен. "У тебя есть все, что нужно, - выпалил я. - Мы живем в чудесном домике в красивом окружении. Я имею приличную зарплату и никогда ни в чем тебе не отказывал, даже в медицинской помощи. Я не возражаю, если ты пойдешь в церковь в воскресенье, я даже не против того, чтобы ты вела детский хор".
"В действительности ты мне не нужен, ты знаешь, - сказала Арлин, глядя мне прямо в глаза. - Когда я была маленькой, я молилась, чтобы ангелы Господни защищали меня, и я знаю, что они делали это. Ты можешь запретить мне посещать служения исцеления, но ты не можешь запретить мне общаться с Богом. Он - это все, что мне нужно".
Пошатываясь от гнева, я прошествовал из дома в свою мастерскую. Когда я, наконец, лег в постель, было уже заполночь. И хотя Арлин лежала лицом в подушку, я слышал ее приглушенные всхлипывания. Я хотел протянуть руку и обнять ее. Но нежность, мягкость, плач - это все были признаки слабости, а я стремился быть сильным. Я встал на следующее утро, сам приготовил себе завтрак и ушел из дома, даже не попрощавшись с девочками. Я ненавидел себя за это, но не знал, как можно поступить иначе.
И хотя я зарабатывал достаточно денег и меня несколько раз повышали на службе, внутри я разваливался на части быстрее, чем, как казалось, ослабевала физически Арлин. Я организовывал "деловые" поездки за город на несколько дней. Арлин подозревала меня в аморальном поведении, но я оправдывал вседозволенность для себя тем, что она не могла удовлетворить мои потребности. Алкоголь успокаивал мою совесть, он стал моим постоянным спутником.
Состояние Арлин ухудшилось после рождения Лизы. Она более двадцати раз наведывалась в госпиталь из-за обострения урологических болезней, но главное было не в этом. Ее кровяное давление взлетело до 200, а левая рука была частично парализована - она не могла сжать пальцы в кулак. Лечащий врач обратился к невропатологу за консультацией. Они обсуждали возможность опухоли в ее мозге.
Спустя три дня, стоя в холле у ее больничной палаты, врач откровенно говорил со мной: "Мы подозреваем опухоль мозга, мистер Штракбайн. Мы хотели бы сделать артериограмму, но у Арлин аллергическая реакция на всякий краситель, который мы используем в радиологии. Сам тест может убить ее. Мне не нравится это, но мы будем просто ждать и смотреть, что будет происходить дальше".
Я с трудом принял это и понял, что не могу смотреть ему прямо в лицо.
"Мы будем делать все возможное и дадим вам знать, если придется ее оперировать".
Это не была опухоль мозга. Наоборот, было обнаружено, что это болезнь центральной нервной системы - миастения, или рассеянный склероз, или обе эти болезни. И это у нее уже несколько лет.

Они позволили ей вернуться домой, но велели оставаться в постели большую часть времени. Однажды вечером, когда я смотрел телевизор в нашей каморке, она вышла из спальни. Ее лицо было пепельного цвета.
"Ты бы посмотрел на меня, - сказала она, - меня всю трясет".
Когда я положил руку ей на спину, я почувствовал, как мышцы подергиваются в спазмах у нее под кожей. "Просто ложись и расслабься, - сказал я, - немного погодя тебе станет легче".
Она посмотрела на меня и вернулась в спальню. Спустя пятнадцать минут я услышал, как она встала и пошла в ванную... и закричала. Я подбежал к ней, она лежала на полу без сознания и совершенно обмякшая. Когда я начал поднимать ее, то почувствовал, как мышцы в ее теле сжимаются и разжимаются под кожей.
Затем началась конвульсия, ее спина напряглась, и голова откинулась назад. И одновременно ее тело стало жестким, а глаза закатились. Язык запал в горло, и она стала давиться.
Мне удалось поднять ее с пола, внезапно она снова обмякла и, расслабленная, повисла у меня на руках. Я донес ее до спальни и позвонил соседке Эдне Виллиамсон, чтобы она посмотрела за детьми, пока я отвожу Арлин в Госпиталь святого Винсента. Когда я вешал телефонную трубку, тело Арлин, которая была без сознания, снова начало дергаться в конвульсиях. Спазмы продолжались около минуты, а затем затихли. Но спустя несколько секунд все началось снова.
Я вынес Арлин к машине, когда пришла Эдна. В госпитале Арлин поместили в отделение постоянного наблюдения. Спустя два дня пришло окончательное заключение. Это был определенно рассеянный склероз, и, возможно, миастения гравис (Myasthenia gravis).
Давным-давно я как-то заметил Арлин: "Однажды я столкнусь с чем-то, чего я не смогу преодолеть сам, но когда я с этим справлюсь, я стану много лучше". И вот теперь это случилось со мной... Я всегда мог сделать то, что затеял. Если мне нужно было больше денег, я мог найти и поработать еще шесть часов в день, но просто то, что я силен, не могло излечить Арлин от рассеянного склероза. Я достиг своего предела.
Я привез жену домой и нанял дипломированную медсестру, чтобы она сидела с ней по восемь часов в день. В течение двух лет сиделки по очереди дежурили у нее за 137 долларов 50 центов в неделю, плюс счет за лекарства, который был почти на ту же сумму, плюс дополнительные поездки в госпиталь. Наконец мне позвонили из нашей страховой компании. Они посчитали, что их обязательства выполнены, и теперь нам придется самим за все раскошеливаться.
К тому времени я почти полностью ушел в себя. Арлин просила развод, но я со своей типично немецкой логикой заявил ей, что я не согласен. Часто ночью я желал протянуть руку и утешить ее, в чем она так отчаянно нуждалась. Как я хотел нежно обнять моих детей и прижать их к себе. Но я не мог. Я был сильным и упрямым; стена, которую я соорудил вокруг себя, была так крепка, что я и сам не мог убежать из нее.
Когда однажды после обеда я шел из своего офиса, меня у лифта остановил Дик Кросс, работавший в помещении напротив. Дик работал на фирму "Обслуживание инвесторов различных фондов", и он сказал, что хотел бы поговорить о вложении денег во взаимные фонды. У меня не хватило решимости сказать ему, что взаимные фонды интересуют меня меньше всего, и я выкрутился, назначив ему встречу дома в понедельник в 7 часов вечера. Я знал, что в этот вечер Арлин отправится на терапию, и полагал, что можно позволить Дику прийти, выслушать его предложение, а затем отослать его восвояси.
Когда Дик пришел, я вкратце обрисовал ему нашу ситуацию. Он собрался уйти, как только Арлин вернулась домой. После нескольких замечаний Дик резко сказал: "Я полагаю, ты знаешь, что нет лекарств от рассеянного склероза".
"Я знаю это, - кивнула Арлин. - Но я верю, что Бог может исцелить меня".
"Я тоже верю", - согласился Дик.
В течение следующих четырех часов Дик и Арлин сидели и обсуждали исцеляющую силу Божью. "Этот человек не в своем уме, - подумал я. - Люди вообще не говорят о подобных вещах, а уж тем более интеллигентные люди". Но Дик не был глупцом. Он был успешным брокером инвестиций, который, как оказалось, верит в сверхъестественную силу Бога. Он был гостем в моем доме, и хотя я хотел выпроводить его, я мог лишь сидеть и слушать.
Арлин спросила Дика о его собственном личном опыте, и его история почти что превосходила мое понимание: Дик был очень похож на меня, он был так занят своим бизнесом, что не осознавал, что его семья разваливается на части. Затем его маленький сын Дэвид попал в серьезную велосипедную аварию и оказался в критическом состоянии со сгустком крови в мозге. Его обследовал нейрохирург, и мальчика готовили к возможной срочной операции. После рентгена у Дэвида начались конвульсии, и он погрузился в кому.
"Я знаю, что ты не поймешь этого, - сказала Вирджиния, жена Дика, - но я позвала некоторых из наших друзей, и мы молились. Мы вверили Дэвида в руки Господа".
Дик сказал, что он не знает, о чем она говорит. Затем он припомнил, что за годы до этого Вирджиния рассказывала, что она была на грани самоубийства, но посетила служения с исцелениями в епископальной церкви и там была духовно освобождена.
Спустя несколько минут после молитвы Вирджинии и ее друзей в холл вошел доктор, чтобы сказать, что хотя Дэвид снова пришел в сознание, операция все же может понадобиться. Однако улучшение состояния Дэвида было заметным и стабильным. Через сорок восемь часов кризис миновал. Он был исцелен.
И с тех пор Дик Кросс - верующий. Его вера в Бога быстро возросла, когда он увидел много других людей, исцеленных той же силой молитвы.
Если бы я сам лично не пригласил Дика домой, то я поверил бы, что все это общение устроено здесь ради меня.
Сидя и слушая разговор Дика и Арлин, я начал сознавать, что одной из моих проблем было то, что я всегда был в плену у логики - я хотел осмыслить все с научной точки зрения. Дик же, напротив, рассуждал в другой плоскости - в плоскости веры. Он просто принимал вещи на веру, как написано в Библии. Что-то случилось с Диком Кроссом. Он был подобен мне, но теперь он был свободен. Он любил людей. В сущности, он любил людей, которых никогда не встречал раньше, как и нас.
Пока происходило это оживленное общение между Диком и Арлин, мой ум работал над другими вещами. Я пытался понять - естественно логически, - какой у меня остался выбор. Я уже дошел до своего предела. Или я должен признать, что ничего не может быть сделано, и подписаться под умиранием Арлин, или же довериться докторам, или принять, что есть Бог, который позаботится о ней. Я не мог принять первое, второе уже оказалось недостаточным, что же оставалось мне при третьем варианте? Что мне было делать с ним?
Дик Кросс отличался от большинства тех людей, которых я знал. Он даже не упомянул, в какую церковь он ходит. Он не пытался убедить нас вступить в организацию. Он просто говорил об Иисусе и о силе Святого Духа. К тому времени, как он собрался уходить, я уже решил предпринять честный поиск силы Божьей.
Я начал его на следующий вечер после обеда, обратившись к Библии. Единственный перевод, который я читал до этого, был перевод короля Джеймса. ("Перевод короля Джеймса" (King James Version) - самый признанный и авторитетный из английских переводов. Выполнен в 1604 году, опубликован в 1611 году. Прим. пер).
Но кто-то дал Арлин перевод "Живая Библия". Прошло много времени, как она легла в постель, а я все сидел, углубившись в Писание. Но чем больше я читал ее, тем больше я осознавал, что она содержит ответ и на мои личные нужды, которые я даже ни с кем не обсуждал.
Дик и Вирджиния начали приходить к нам домой постоянно. И хотя он был новообращенным христианином, он изо всех сил пытался ответить на все мои вопросы. Наконец он предложил, чтобы мы пошли с ними на занятия, проводимые в Центральной церкви Ассамблей Божьих.
Я стал отказываться. Сцены в церкви, виденные в детстве, были еще живы в моей памяти; но Арлин захотела пойти, и я, в конце концов, согласился. Однако я сказал ей, что если она свалится на пол, как те, кого я видел в той церкви, то я просто оставлю ее лежать там. Гордыня все еще была на троне моей жизни.
Церковь Ассамблей Божьих оказалась совсем не такой, как я ожидал. Учитель в тот вечер говорил дельное. Он нарисовал на доске маленький кружок. Он сказал, что это представляет жизнь христианина. А все вокруг нас, как он сказал, - это сила сатаны. Когда мы растем во Христе, наш кружок увеличивается, расталкивая силу тьмы, увеличивая свой радиус и позволяя нам завоевывать ту территорию, которую сатана так долго удерживал. Эта территория, как он объяснял, имеет много замечательного, как, например, личное общение с Богом, здоровье для физического тела и очищение для души.
Я всегда полагал, что наша задача - сидеть внутри своего маленького кружка и "держать крепость". Теперь же я увидел, что именно сатана обороняется, а у нас есть возможность выйти и захватить землю. Логически это выглядело осмысленным. Даже врата ада не могут победить растущей, расширяющейся силы того кружка.
К концу служения учитель призвал людей к покаянию. Прежде чем я увидел это, Арлин и Вирджиния уже вышли вперед, Вирджиния поддерживала Арлин, чтобы та не упала. Я почувствовал себя неуютно. Но вместо того, чтобы молиться об исцелении Арлин, служитель возложил ей на голову руки и помолился, чтобы она была наполнена Святым Духом. Я отправился к сцене, но Арлин, казалось, была в другом мире. Вирджиния поддерживала ее (я сомневаюсь, что Арлин рассказала ей, что я пригрозил оставить ее лежать на полу), и из уст Арлин изливался странный и мелодичный язык. Моя логика снова возобладала, и я отказался принимать то, что я слышал. Я подождал, затем помог Арлин вернуться на стул. Гордыня удержала меня от того, чтобы спросить ее о том, что она пережила. Богу нужно было еще кое-что сломать, прежде чем я смог услышать Его сам.
Дик и Вирджиния начали приносить нам "харизматические" книги, в том числе об исцелении, о крещении Святым Духом и о спасении.
Одной из них была книга Кэтрин Кульман "Я верую в чудеса". Арлин не решилась признаться тогда, что несколько лет назад читала ее. Из-за ее слабого зрения мне пришлось теперь читать вслух для нее. У Бога был чудесный способ разбить мою твердую скорлупу.
Однажды вечером, когда Арлин уже легла в постель, я сидел в нашей каморке и читал "Живую Библию". Была первая половина июля, прошел приблизительно месяц после первого визита Дика в наш дом. Кондиционер не работал, и в доме было так жарко, как только может быть в Арканзасе. Но я обращал внимание не на жару, а только на отчаяние в моем сердце. Наконец я кончил чтение и положил книгу на колени. "Господи, - сказал я вслух, - мне нужна помощь". Это было так просто, но я в первый раз в жизни молился о помощи. И с того момента все начало меняться.
Два приступа болезни почти полностью разбили Арлин навсегда. Первой была блокада сердца, которая едва не убила ее, а затем коронарная недостаточность снова привела ее в госпиталь менее чем через месяц. И все же наши дела уже начали меняться.
Я навещал Арлин в госпитале после обеда в воскресенье в середине августа. Пришли Дик и Вирджиния, приведя с собой подругу Лианн Пэйн, которая преподавала литературу в колледже города Витона, штат Иллинойс, и сейчас работала над еще одной диссертацией. Я тогда не знал этого, но они пришли, чтобы возложить руки на Арлин и молиться о ней. Не зная, как я буду реагировать на молитвенное собрание в госпитальной палате, Дик предусмотрительно пригласил меня спуститься вниз и выпить чашку кофе, пока женщины остались "поболтать" с Арлин.
Мы нашли столик в кофейном магазине, и почти сразу же Дик сказал мне, что он только что был "крещен Святым Духом". Он сказал, что это произошло во сне, а затем снова на следующий день, когда он бодрствовал. И с тех пор, как он сказал, его жизнь переполнилась радостью.
Я на самом деле не понимал, что он такое говорит. Все, о чем я мог думать, была Арлин в больничной палате на пятом этаже, и я думал о том, что время посещения больных скоро закончится.
Мы поднялись на лифте. Дверь в палату Арлин была закрыта. Я на мгновенье задержался, прежде чем войти. Меня окутала странная тишина. Все обычные звуки госпиталя - мягкие девичьи голоса в сестринском отделении, скрип резиновой обуви, лязг медицинских тележек, громкоговорители, вызывающие докторов и медсестер, звуки радио и телевизоров в других палатах - все это было поглощено великим безмолвием тишины. Я знал, что Бог был там, за закрытой дверью.
Я открыл дверь. Арлин, одетая в белый больничный халат, лежала на кровати. Сердечный монитор протянул свои зловещие провода к ее телу. Вирджиния стояла слева от кровати, а Лианн - справа. Они возложили руки на тело Арлин, и все трое тихо молились на языке, которого я не понимал.
Внезапно волосы на моем теле встали дыбом. Я посмотрел на свои руки, и все волоски были как иголки на дикобразе. По счастью, у меня была короткая стрижка, поскольку я чувствовал, что волосы у меня на голове стоят так же: как будто я наступил на провод под высоким напряжением, только не было ни удара, ни боли; просто восхитительный поток силы, протекающей сквозь мое тело.
Две женщины кончили молиться, и я проводил их вниз к автомобилю, чтобы встретить там Дика. Я чувствовал этот покалывающий поток силы внутри меня даже по возвращении домой.
Моей первой мыслью было, что я подцепил какую-то странную болезнь в госпитале. Я поискал во всех медицинских словарях, которые смог найти, надеясь определить, что же вызвало это покалывание и "поднятие волосков". Я ничего не нашел. К среде я перестал беспокоиться, поскольку осознал, что в эти последние дни я был более счастлив, чем за всю мою предыдущую жизнь. В тот вечер, сидя снова в своей комнатке и читая Библию, я отложил книгу и громко сказал: "Господи, Ты ли это хочешь мне что-то сказать? Если так, то Ты должен сделать это таким образом, чтобы я мог понять".
Дик говорил мне о людях, которые "дают испытание Богу". Это было новым для меня, но я должен был знать.
"Господи, - сказал я, - Ты знаешь, что у меня уже два года болячки на шее сзади. Если это Ты хочешь сказать мне что-то, то не исцелил ли бы Ты их, пожалуйста?"
Я лег в постель. Первое, что я сделал утром, - я положил руку на шею. Болячки прошли, они были исцелены. Впервые в своей жизни я узнал, по-настоящему узнал, что Бог реален и что Он заботится обо мне. Когда я стоял перед зеркалом и брился, до меня дошло, что если Бог мог исцелить болячки у меня на шее, то Он сможет исцелить также и мою жену. Когда это осознание засияло надо мной, я чуть не отрезал себе подбородок.
Однако в тот же день после обеда, когда я въезжал на парковочную площадку у госпиталя, волосы на моем теле пришли в нормальное состояние. И покалывание также исчезло. Я испугался, что я сделал что-то, что огорчило Бога, но в тот момент, когда я припарковал автомобиль, у меня появилось новое ощущение, еще более ярко выраженное, чем первое. Это было словно ведро горячего воздуха, вылитое на меня. Не было ни молнии, ни грома, и я ничего не слышал своими ушами. Но глубоко внутри, там, где слышен только дух, заговорил голос: "Арлин поправится".
И именно тогда я понял. Не было ни малейшего сомнения. Я понял это с такой же уверенностью, как если бы появился ангел и сел на капот моей машины, я понял, что она будет исцелена.
И хотя Арлин отлично держалась до этого момента, но когда я вошел в палату, я застал ее в самой ужасной депрессии, которую я только видел. Доктор уже дал свое последнее заключение. Ее ненормальная кардиограмма и коронарная недостаточность не были вызваны рассеянным склерозом. Врачи обнаружили, с большой вероятностью, что у нее миастения гравис. Арлин ослабела, ее зрение ухудшилось, и она уже не могла оставаться одна. И все же посреди всего этого у меня была вера, которая не кончалась. Я знал, что она будет исцелена.
Она вернулась домой из госпиталя полностью прикованной к постели, в худшем состоянии, чем она когда-либо была прежде; она с трудом могла пользоваться ванной. Даже ее друзья, которые были раньше так оптимистично настроены, теперь казались подавленными. Ей становилось все хуже.
Спустя месяц в моем офисе раздался телефонный звонок. Это была Арлин: "Гил, Кэтрин Кульман приезжает в Сент-Луис в следующий вторник, я хочу пойти".
Логика быстро взяла верх, и я начал перечислять ей доводы, почему она не может поехать в Сент-Луис. До него было 400 миль. Между Литл-Роком и Сент-Луисом не было ни одного крупного города на тот случай, если ей нужен будет госпиталь. Ей нужно быть рядом со своими специалистами здесь, в Литл-Роке. Представим, что у нас случилась неполадка в машине и пришлось встать на дороге?..
Когда я закончил, все, что я слышал на другом конце линии, были тихие всхлипывания: "Пожалуйста, Гил, это - моя жизнь".
Я почувствовал, как я снова забираюсь в свою раковину. Но все же я не вспылил, а просто сказал: "Мы поговорим об этом, когда я вернусь домой".
В тот вечер Арлин лежала в постели, а я сидел на стуле рядом с ней. Она сказала мне, что на этой неделе Эдна Виллиамсон заходила к ней. Увидев у Арлин книжку "Я верую в чудеса", Эдна сказала: "Ты знаешь, у меня есть еще одна книга Кэтрин Кульман "Бог может сделать это снова". Я хотела бы поменяться".

Постеснявшись сказать ей, что она больше не может читать, Арлин согласилась на обмен. На следующее утро Эдна вернулась. Она и Арлин стали говорить о чудесах и о том, почему они не происходят в Литл-Роке.
Арлин сказала, что она полагает, что чудесам помогает происходить атмосфера веры, окружающая тебя. Даже Иисус не мог творить чудеса в своем родном городе, потому что люди говорили: "Нет, нет". Арлин добавила затем, что она верит, что если бы она могла попасть на служение, где люди были бы в одном духе, то тогда Бог коснулся бы ее и исцелил.
Затем тем же утром пришла Вирджиния Кросс и подбросила "бомбу". "Кэтрин Кульман будет проводить собрание с чудесами в Сент-Луисе в следующий вторник".
Арлин никогда не бывала на таких собраниях, так что она не знала, как трудно туда попасть. Она была настроена пойти. "Я просто верю, что Бог велит мне поехать в Сент-Луис", - заключила она.
"Может, Бог и велел тебе ехать, - находчиво сказал я, - но Он не велел мне брать тебя".
Но едва я произнес эти слова, как каждый волос на моем теле снова выпрямился. Я пытался говорить, но мой язык отказался двигаться. Наконец, с открытым ртом и выпученными глазами, я прочистил горло и сказал голосом, который звучал словно из самого дальнего угла нашего дома: "Хорошо, мы поедем".
На лице Арлин было выражение радости и удивления: "О Гил...". Но я уже встал и, буквально пошатываясь, выходил из комнаты.
Я понял нечто, что не позволило мне больше спорить. Я был в присутствии Господа! Мы отправились в следующий понедельник вечером, после того, как я пришел домой с работы. Арлин лежала на заднем сиденье автомобиля. Ночь мы провели в Поллар-Блафф, штат Миссури, и приехали в Сент-Луис около полудня во вторник. Я не имел представления об этом городе, так что мы просто проехали по шоссе прямо в центр. Свернув на съезд к Маркет-стрит, мы внезапно оказались прямо перед залом. Собрание предполагалось начать никак не раньше семи, но у закрытых дверей в ожидании стояла большая толпа.
Я начал опасаться, что мы замахнулись на то, что нам не по силам. Но Бог уже шел впереди нас. Гостиница "Холидей Инн" на Маркет-стрит отдала нам свой последний номер. Спустя несколько минут Арлин уже удобно расположилась на отдых, а менеджер отеля пообещал нам подвести нас к залу в 16.30. Это был очень жаркий день, и температура в Сент-Луисе достигала 32 градусов по Цельсию. Я принес пару складных стульев, но они не очень-то помогли. Арлин была прикована к постели после ее первой сердечной блокады в июле, а было уже 19 сентября. Позднее она даже не вставала с постели, чтобы поесть, а здесь, в четырехстах милях от дома, она сидела на складном стуле на тротуаре под палящим солнцем. Я опасался, что она не доберется до зала.
Люди, ожидавшие с нами, чувствовали состояние Арлин. В отличие от тех, кто толкается и ругается, стоя у футбольного стадиона, они по очереди обмахивали Арлин и приносили ей охлажденные напитки. Боковая дверь, у которой выстроились в очередь инвалидные коляски, открылась в шесть. Я подошел к человеку, который распоряжался у двери, и попросил его, чтобы он позволил войти и Арлин. Он покачал головой. "Извини, приятель. У меня строгие инструкции. Сейчас проходят только те, кто в инвалидных колясках". И он прочно закрыл дверь. Старое отчаяние и разочарование начали подниматься внутри меня. При состоянии Арлин ей, конечно, нужна была инвалидная коляска, но она боялась оказаться прикованной к ней, и это помешало мне захватить коляску. Мне захотелось бежать. Я не мог вынести вида этих страдающих людей. Они были, как те больные, что скапливались у купальни Вифезда. Но хоть они и были больными, они были наполнены радостью, пели и помогали друг другу. Я вернулся к Арлин, настроившись держаться до победного конца.
Спустя десять минут передние двери распахнулись, и мы были "внесены" толпой в гигантский зал. Я никогда не видел ничего подобного. Спустя немного времени мы сидели в центре необъятной аудитории. Огромный хор был уже на сцене, репетируя, и, казалось, даже стулья ожили, наполненные силой и ожиданием. Внезапно все собрание уже стояло и пело. Мисс Кульман в мягком белом платье с длинными рукавами стояла в центре сцены. "Святой Дух здесь", - прошептала она так тихо, что мне пришлось напрягаться, чтобы услышать. Мы ждали, и это случилось опять - та тишина, которую я ощущал в коридоре у больничной палаты Арлин. Теперь эта тишина опустилась на огромный зал. В таком скоплении людей должен быть слышен кашель, шарканье ног, шелест бумаги - но я не слышал этого. Я был завернут в мягкое одеяло тишины,
Мисс Кульман стояла посреди сцены, подняв левую руку и указывая пальцем на небо. Правая рука ее лежала на старой, потрепанной Библии, которая была на кафедре. И была тишина, которая наверняка воцарится на Небесах после того, как будет снята седьмая печать на Великой Книге.
Мисс Кульман была совсем не такой, как я ожидал ее увидеть. Она была добродушной и дружелюбной, неформальной. Она поприветствовала людей и пригласила их чувствовать себя как дома. Затем она повернулась к кулисам и взмахнула рукой, представляя своего концертного пианиста Дино.
"Ты знаешь, кто это?" - прошептала Арлин, когда красивый черноволосый молодой человек занял свое место у рояля.
"Желая послушать хорошую игру на рояле, я как-то позвонил в баптистский книжный магазин, и мне прислали некоторые записи Дино. Я все это время слушал его музыку и не знал даже, что он связан с Кэтрин Кульман".
Мисс Кульман начала проповедовать, но это было не похоже на то, что я слышал прежде. Она говорила о Святом Духе, как если бы Он был реальной личностью. Слушая ее, я начал понимать, что она не только встречалась с Ним, но она ходила с Ним день за днем. Не стоило удивляться, что Он был настолько реален для нее - она знала Его лучше, чем любого другого человека в мире.
Внезапно она остановилась, и ее голова застыла так, словно она прислушивалась. Она слушала Его? Я напрягся, размышляя, не смогу ли и я Его услышать.
Затем она подняла руку и указала вверх на левый балкон.
"Там наверху кто-то в этой секции был только что исцелен от рака печени".
Я повернулся на сиденье, пытаясь увидеть что-то на балконе. Действительно ли Святой Дух сказал ей это? Действительно ли Он разговаривает с людьми так, что они могут знать подобные вещи?
Сведения о болезнях и исцелениях поступали так быстро, что я едва успевал вертеть головой. Люди начали двигаться по проходам, направляясь к сцене, чтобы свидетельствовать об исцелениях. Когда первый человек подошел к кафедре, мисс Кульман вела себя так, словно это было первое чудо, которое она увидела в своей жизни. Конечно, думал я, эта женщина видела сотни тысяч исцелений, все же она так возбуждена, словно это случилось впервые. Не это ли секрет ее служения - что она никогда не теряла ощущения чуда?
Мисс Кульман немного поговорила с человеком, затем протянула руку, чтобы помолиться за него. "Святой Отец...", - начала она, и человек растянулся на полу. То же произошло и со следующим, вышедшим вперед. И еще, и еще. Я пытался осмыслить это логически, но это не поддавалось расчетам. Словно сам Бог говорил мне: "Есть вещи, которые ты не можешь понять, и Сила Моего Святого Духа - это одна из них".
По мере прохождения служения что-то происходило внутри меня. Я становился мягким. Словно жесткая, ссохшаяся губка, которую поместили под воду, я чувствовал, как становлюсь нежным и податливым. Мои глаза были наполнены слезами, и я начал молиться за Других людей - за совершенно посторонних - на этом собрании. Когда я молился, я чувствовал, как любовь течет из меня. Это было новое и величественное переживание.
Мои молитвы переместились на Арлин, сидевшую рядом со мной. Я молился, прося Бога исцелить ее. За все годы нашего супружества я впервые захотел молиться за свою жену. Я уверовал, что она исцелится; я знал, что Бог ведет нас. Но мое сердце никогда не смягчалось так, чтобы протянуться к ней в любви и просить Господа коснуться и исцелить ее.
Почти мгновенно Арлин наклонилась ко мне: "Ты чувствуешь дуновение? Я почувствовала бриз, - прошептала она, - мягкий, ласкающий бриз по всему телу".
Я осмотрелся, но не нашел, откуда могло прийти дуновение воздуха. Я забыл об этом и сосредоточил свое внимание на сцене. И тут я увидел молодую женщину, сидящую в пяти рядах от нас ближе к сцене, которая наклонилась к нам, пытаясь поговорить с Арлин.
"Господь касается вас? " - спросила она достаточно громко, так что весь ряд мог слышать.
Немного смутившись, Арлин прошептала в ответ: "Я не знаю".
Женщина, которая была нам совершенно незнакома, спросила: "Что у вас там не в порядке?"
"Скажите ей, что у меня рассеянный склероз и проблемы с сердцем", - прошептала Арлин сидящей рядом леди.
Но женщина не была удовлетворена этим. Она продолжала передавать вопросы по рядам. "Спросите ее, как она себя чувствовала, когда пришла сюда".
"Я едва могла двигаться", - прошептала в ответ Арлин.
"Спросите ее, как она чувствует себя сейчас", - почти кричала маленькая леди.
Это грубое вмешательство уже стало мне надоедать, и я повернулся, чтобы попросить Арлин сидеть тихо. Она пристально смотрела себе на руки. "Тремор, - прошептала она запинающимся голосом. - Он прошел. Опухоль спала. Я могу видеть. Мое зрение прояснилось".
Маленькая леди уже привстала, наклонившись над другими людьми с выражением огромного возбуждения на лице. "Вы должны выйти вперед, - кричала она, - и принять ваше исцеление".
В следующее мгновение Арлин была уже на ногах, перелезла через меня и, наступая на ноги людей, пошла вдоль ряда к проходу. У меня перехватило дыхание. Я тоже знал, что она была исцелена.
Я следовал за ней глазами, когда она шла по проходу к сцене. Служитель быстро остановил ее, затем показал ей знаком, чтобы она шла вперед. Она поднималась по ступенькам на сцену как здоровый человек. Прошли спастические движения, ушли спазмы, ушло пошатывание. Подобно тому человеку у купальни Вифезда, она ждала ангела, возмущающего воду, чтобы войти в купальню, но ждала лишь затем, чтобы обнаружить, что ей не нужно входить в воду - все, что ей было нужно, - это Иисус. Она была исцелена прикосновением Его руки.
На сцене было полно народу, и собрание подходило к концу. И Арлин уже не могла добраться до кафедры, чтобы свидетельствовать. Но это ничего не меняло. Когда могучий хор начал петь, Арлин стояла в дальнем углу сцены, облокотившись на рояль, ее лицо было поднято и ее голос вливался в хор, когда она пела слова старого гимна: Хотя бы и сатана стал бороться, Хотя бы и испытания пришли; Пусть властвует эта блаженная уверенность, Что Христос призрел на мою беспомощную жизнь И пролил Свою Кровь за мою душу.
Служение закончилось, мисс Кульман уходила со сцены, но когда она проходила мимо Арлин, она слегка повернулась и протянула руку в молитвенном жесте. Сразу же Арлин свалилась на пол. Только на сей раз я знал, что это не рассеянный склероз, но сила Божья.
Весь зал был поглощен песней, и тысячи людей начали поднимать руки и снова и снова пели: "Аллилуйя! Аллилуйя!" Я не видел прежде, чтобы люди так поднимали руки, но прежде чем я осознал это, мои руки уже были подняты, и я делал то же, что и они, - восхвалял Господа.
Арлин наконец-то вернулась на место. Казалось, никто не хотел уходить. В те редкие дни, когда я был в церкви, всегда была безумная атака на двери в ту минуту, когда проповедник говорил: "Аминь". Но эти люди не хотели покидать здание. Они желали оставаться, обнимать друг друга и петь. Совершенно незнакомые люди подходили ко мне, обнимали меня и клали свои руки на меня. И все говорили: "Хвала Господу" и "Аллилуйя "!
До отеля было семь с половиной кварталов, и менеджер пообещал заехать за нами, если мы позвоним. Арлин просто улыбнулась: "Пойдем пешком", - сказала она. И мы пошли.
В номере я напомнил ей, что пришло время принимать лекарство. Без него она могла бы умереть от конвульсий еще до конца ночи.
"Я верю, что Бог действительно исцелил меня, - сказала она, держа пузырьки в руке, - и мне не нужно это лекарство".
"Это между тобой и Господом, милая", - сказал я. Она не стала принимать лекарство и не принимала его с тех пор.
Спустя неделю Арлин буквально ворвалась в офис своего невропатолога. Неделю назад ее почти что приходилось вносить. Он взглянул на нее и воскликнул: "С вами что-то случилось! Что это такое?"
"Я была исцелена, доктор, - сказала она. - Я ездила на "служение с чудесами" в Сент-Луисе. Я знала, что вы бы запретили мне это, так что я пошла к более высокой власти и попросила Его".
Доктор едва не откусил конец своей курительной трубки, но ему пришлось согласиться, что произошло нечто чудесное. Он проверил рефлексы Арлин, ее глаза, даже заставил ее прыгать, чтобы проверить ее координацию. Наконец, он вернулся к своим диаграммам, качая головой.
"За двадцать пять лет медицинской практики я видел только три случая, которые не имели медицинского объяснения. Я знаю, что это были ремиссии рассеянного склероза, но здесь больше этого. Это должно быть от Бога".
И они вместе радостно рассмеялись. "Я не знаю, что вы делали или делаете, - добавил он, - но что бы это ни было, просто продолжайте делать то же самое. И не забывайте воздавать молитву благодарения каждый вечер".
Могло показаться, что исцеление Арлин должно стать кульминацией нашей жизни. Но напротив, это было лишь начало; спустя три месяца я вошел в полное движение Святого Духа. Я посетил маленькое домашнее молитвенное собрание, и в тот вечер было учение из евангельской истории Петра, который по повелению Иисуса пошел по воде. Учитель сказал: "У нас есть два варианта. Или мы остаемся в нашей безопасной лодке, или мы выпрыгиваем из нее и идем к Иисусу. Если ты еще не сделал этого, то пришло время выпрыгнуть".
И я прыгнул. Буквально! Я вскочил со своего места, приземлившись на обе ноги в центре комнаты. "Я хочу этого, - сказал я, - я хочу этого сейчас". Я был серьезен.
Кто-то притащил стул в центр круга. Я сел, а люди собрались вокруг меня и возложили руки на меня. Баптистский пастор с мягким голосом и светлыми волосами начал молиться, и через мгновение вся моя жизнь была вывернута наизнанку. В отличие от тех первых переживаний, когда Святой Дух сошел на меня, заставив подняться все волосы, на сей раз Он вошел в меня - и изменение стало постоянным.
На другой вечер, когда наша семья сидела вокруг обеденного стола, мы проводили время в обычном поклонении. Каждый из нас читал стих из Библии, мы держались за руки, и затем каждый по очереди молился. Когда мы закончили, я увидел слезы на глазах Арлин.
"Давным-давно, Гид, - мягко сказала она, а наши девочки слушали, - я сказала тебе, что для меня Небеса - это возможность иметь христианскую семью, где отец - как священник в доме. Даже если бы я не была исцелена, просто быть частью этой чудесной семьи - это было бы ценно. Небеса буквально спустились к нам".
Арлин была права. Небеса спустились. Каждое собрание нашей семьи превращается в служение поклонения. Арлин и я по очереди ведем занятия в библейском классе нашей методистской церкви, и к нам приходит все больше народа. Я полагаю, что они просто такие же, какими были мы, - они жаждут услышать о силе Святого Духа, который исцеляет не только больные тела, но и больных мужей тоже.  

                                           Глава 6 - Прикажи горе - Линда Форрестер

 

Линда и Джон (Вуди) Форрестер живут в Милпитасе. Калифорния, на юго-востоке бухты Сан-Франциско, у основания горы. Монумент-Пик. Вуди работает программистом в соседнем городе Сан-Хосе. У них две дочки - Тереза и Нэнси.

Эта гора была всегда. Она стоит словно монумент одиночеству, возвышаясь на полмили над бухтой Сан-Франциско. Зимой она порой покрывается снегом, а летом коричневой травой. Она отстоит от нашего дома на равнине меньше чем на десять миль, и часто облака или смог скрывают ее. Но она всегда там стоит, нависая над нами.
Местные жители в Южной бухте, похоже, принимают гору как само собой разумеющееся. Дожди разрушают ее. Солнце сияет на ее обнаженных склонах. Немногие смельчаки добираются до ее вершины. Но она всегда просто пребывает там и всегда будет. Ничто не может сдвинуть ее. Она - как болезнь, которая пришла к нам после греха Адама. Человек научился жить с ней. Некоторые пытаются спрятать ее в облаках, делая вид, что ее нет, и утверждая, что болезни не существует. Другие игнорируют ее, надеясь, что она не придет в их дом. Многие пытались победить ее лекарствами и научными изысканиями. Почти все принимают ее, однако, как они принимают гору, возвышающуюся над ландшафтом жизни и глумятся над теми, кто пытается сбросить ее в море.
Я была одной из тех, кто боялся болезни и пытался игнорировать ее. Члены нашей семьи обычно не болели. Если кто-то заболевал, то всегда находился укольчик или пилюлька, и болезнь уходила. Пока не заболела Нэнси. На сей раз все было иначе.
Нэнси, которой было пятнадцать месяцев, всегда была подвижным ребенком с тех пор, как начала ходить. В сущности, она не ходила - она бегала. С недавних пор, однако, она стала вести себя странно. Она часто падала, и каждое падение сопровождалось ужасным синяком. Синяки оставались надолго, и она вся была покрыта ими, словно ее сильно побили.
Затем однажды в понедельник утром в январе 1970 года Нэнси проснулась с сильным жаром. Я дала ей детский аспирин, но на второй день температура подскочила до 40,5 градусов и держалась на этом уровне. Я позвонила Вуди в его офис в Сан-Хосе, и он велел мне отвезти ее в клинику неотложной помощи при Кайзеровском госпитале в Санта-Кларе. Именно в этом госпитале Нэнси родилась, и мы знали некоторых докторов и медсестер.
Молодой врач осмотрел ее в приемной комнате. Он обнаружил инфекцию в ушах и горле, выписал лекарства и послал нас домой. Спустя два дня, когда ее состояние не изменилось, я снова повезла ее в госпиталь. Всегда до этого случая мы могли победить болезнь лекарствами. На сей раз она мрачно и непреодолимо надвигалась на нас.
В течение недели я отметила еще кое-что. У Нэнси образовался крошечный ярко-красный кровавый волдырь в паху. В первый день он был размером с булавочную головку, затем он вырос до размера ногтя на моем мизинце. Доктор посмотрел на него, сказал, что это вероятно фурункул, который в конце концов созреет; дал нам еще лекарств и отослал домой.
В субботу утром я была близка к панике. Несмотря на все лекарства, Нэнси было хуже, чем прежде. "Мы должны отвезти ее обратно в госпиталь", - сказал Вуди.
Тереза была на заднем сиденье, а я держала Нэнси на руках, когда мы ехали к Санта-Кларе. Раньше она всегда ерзала и вертелась. На сей раз она неподвижно лежала на руках у меня, будучи не в силах даже хныкать. Все ее тело горело.
Доктор Фельдман быстро, но внимательно осмотрел ее. "Это лекарство должно было бы сбить жар. Мне также не нравится вид этой язвочки у нее в паху. Поднимитесь по лестнице, возьмите анализ крови, затем возвращайтесь и ждите здесь".
После лабораторных анализов доктор Фельдман снова пришел. По его лицу я поняла, что он был обеспокоен. "У Нэнси серьезная анемия, - сказал он. - Я хочу, чтобы вы положили ее в госпиталь".
Я почувствовала облегчение. Я боялась, что они снова дадут ей таблетки и микстуру и отошлют нас назад. Анемия не звучала так уж плохо, и я была рада, что они оставят ее в госпитале. Ответственность ухаживания за очень больным ребенком пугала меня.
Лечащим врачом в педиатрическом отделении была женщина, которая знала Нэнси с самого рождения, - доктор Кэтлин О'Брайен. "Нэнси пройдет полное физическое обследование сегодня после обеда, - сказала она. - Я не хочу, чтобы вы оставались здесь. Вы сможете вернуться вечером к шести часам и посмотреть на нее".
Мы оставили Терезу у соседки и вернулись в госпиталь в сумерки. Я была шокирована, когда вошла в палату Нэнси. Она лежала в кроватке на спине с закрытыми глазами и в обе ее руки были вставлены капельницы.
Доктор О'Брайен появилась в дверях. "Линда, я хочу поговорить с вами и Вуди в моем кабинете. У нас есть некоторые результаты анализов".
Я ощущала, как колотится мое сердце, когда мы шли за ней по отделанному кафелем коридору. Доктор О'Брайен указала нам на стулья в маленьком кабинете.
Я едва не закричала от страха, когда увидела слезы в ее глазах. После обеда, когда вы ушли, у Нэнси пошла кровь из носа, а также два раза был кровавый понос. Мы еще не определили, в чем суть проблемы, но это одно из двух: или широко распространившаяся раковая опухоль, которая неизлечима, или лейкемия".
Я услышала, как Вуди вздохнул сквозь сжатые зубы. Я сжала его руку и почувствовала, что его начало трясти. "О нет, - запинаясь, сказал он. - О, пожалуйста, нет". Я захотела плакать, но Вуди уже сломался. Я знала, что один из нас должен остаться сильным. Я взглянула на доктора 0'Брайен.
"Все говорит о лейкемии, - сказала она. - Мы собираемся взять пункцию костного мозга через несколько минут, но вы можете войти и посмотреть на нее до этого, если хотите".
Я повернулась к Вуди. "Пожалуйста, позвони пастору Лангхоффу. Спроси, сможет ли он приехать".
Странно, что люди живут, как жили и мы, - словно Бога нет. Затем, встречаясь со смертью, мы тянемся за духовной помощью.
Я воспитывалась как католичка. Когда я встретила Вуди после развода, мы согласились на компромисс между его евангельской верой и моей католической и стали прихожанами лютеранской церкви в Милпитасе. Мы редко посещали богослужения и почти ничего не знали о Боге. Мы никогда не читали Библию и не молились. Но когда смерть посмотрела нам в глаза, мы позвали единственного человека, которого мы знали и который, как мы полагали, знал Бога, - пастора Лангхоффа из Реформаторской лютеранской церкви.
Пастор Лангхофф, пожилой человек, сам был болен. Однако он встал с постели, чтобы прийти в госпиталь в тот вечер. Он служил нам, как отец может служить своим детям, оставшись с нами, когда пришла медсестра, чтобы увезти Нэнси для пункции костного мозга.
Я знала, что они собирались сделать. Я уже видела длинную иглу, которую они вставляют в углубление в бедре, чтобы всосать немного костного мозга. Я стояла в палате и содрогалась, слушая ужасные крики моей девочки.
Вуди и пастор вышли поговорить в коридор. Я была одна в палате, когда я впервые в жизни ощутила духовное присутствие - чувство того, что Сын Божий был там. Я никогда не встречала Иисуса Христа. Я лишь слышала о Нем, и совсем немного. Но в одно мгновение Иисус Христос оказался со мной в палате.
Спустя полчаса вернулась доктор О'Брайен. "Прошу прощения, - сказала она, - это определенно лейкемия".
Я разразилась рыданиями, но когда я увидела мучения Вуди, я снова взяла себя в руки и сдержалась. Мне было не на кого больше опереться. Доктор О'Брайен сказала, что мы сможем остаться столько, сколько захотим, но у меня было ужасное чувство, что Нэнси умрет этой ночью, и я не хотела быть там, когда это случится. Я захотела убежать. Но куда ты сможешь убежать, когда горы окружают тебя?
Мы вышли из госпиталя и поехали домой. Луна едва поднималась над Монумент-Пиком, который возвышался над нашим домом на востоке. Болезнь Нэнси была как эта крепкая гора. Ты можешь кричать на нее, подкапывать ее, взрывать динамитом. Но она продолжает недвижно стоять.
Наша соседка позвонила нам, едва мы вошли в дом. "Ну как там Нэнси? - жизнерадостно пролепетала она. - Я надеюсь, с ней все в порядке".
"Нет! - прокричала я в трубку. - У нее лейкемия".
Последовала длинная пауза на другом конце линии, а затем она сказала мягким голосом: "Вы хотите, чтобы мы пришли?"
"Нет, - сказала я, взяв себя в руки. - Нам нужно побыть одним. Если вы сможете оставить Терезу у себя, то мы увидимся утром".
Мы провели ночь дома, вместе, но в одиночестве. Мы хотели протянуться друг к другу, но когда все формальности были отброшены, обнаружили, что мы не знаем друг друга. Мы были два одиноких смертных человека, встретившихся с неразрешимой ситуацией и просто плывших по течению.
Я прошла по дому, погруженному в полумрак, переходя из комнаты в комнату, и плакала. Долгие минуты я стояла в дверях комнаты Терезы, глядя на ее белую кровать со столбиками у стены бледно-лилового цвета. Наказывал ли меня Бог, потому что я развелась? Тереза была ребенком от моего первого брака. Неужели Бог хотел забрать Нэнси, чтобы наказать меня? "Почему, Боже? Почему? - плакала я. -Почему Ты сделал это с моей малышкой? Она ведь такая беспомощная. Такая беззащитная. Почему Ты так жесток, что мучаешь нас таким образом? "
Я повернулась и вошла в комнату Нэнси. Свет луны отражался от вершины горы в комнате ярко-желтым цветом, и было так тихо, так одиноко. Постель все еще была неубрана с утра. Я протянула руку и подняла с пола маленькую резиновую утку. Я сжала ее, и она свистнула. Я вспомнила, как сотни раз Нэнси сжимала ее в ванне и смеялась, когда свисток пускал пузыри и струйки под водой. Я с нежностью поставила резиновую утку на туалетный столик и потянулась за розовой свинкой, покрытой мехом. Я дотронулась до маленького ключа для завода на боку игрушки, и музыкальный механизм медленно проиграл несколько плаксивых звуков: "Когда обломится сучок, колыбелька упадет... упадет... малышка..."
Я закричала пустым стенам и, пошатываясь, пошла в кухню. Вуди сидел за столом, уставившись в темноту. Было почти три часа ночи, и заснуть не представлялось возможным.

"Нам нужно составить план действий, - сказал Вуди, и его слова звучали механически, а голос был пустым. - Нам надо быть позитивно настроенными. Мы не должны позволить нашему настроению задеть Нэнси. Даже если внутри нас все разрывается на части, мы должны улыбаться для нее".
Как это пусто, думала я. Как фальшиво. Но у нас нет ничего иного. Мы согласились, что это будет нашим планом действий.
На следующее утро, в воскресенье, мы вернулись в госпиталь.
"Она ужасно больна, - призналась доктор О'Брайен. - Но она маленькая, и это - ее преимущество. Вскоре мы, видимо, сможем добиться, чтобы началась ремиссия. Но и в таком случае вы не должны слишком надеяться".
"Как долго?" - спросила я. Вопрос звучал, как мелодраматический поворот сюжета из фильма.
"Если удастся сразу добиться ремиссии, то она проживет года два, - сказала О'Брайен с надеждой. - Однако дети в подобных случаях обычно проводят год в ремиссии, а затем очень быстро угасают".
Мы вошли, чтобы увидеть Нэнси. Врачи делали ей переливание крови. Из Стэнфорда ехал гематолог, чтобы помочь сделать окончательный диагноз. Они сказали нам, что нас ожидает: повторные анализы костного мозга и многократные переливания крови.
"А как они умирают, когда это происходит?" - запинаясь, спросила я. Но когда я задала вопрос, я осознала, что я уже превратила Нэнси в объект своего размышления, в некую отдаленную третью личность, которая готовится исчезнуть навсегда.
Доктор О'Брайен сказала очень ласково: "Обычно, когда маленький ребенок умирает от лейкемии, то это происходит от удара. Возможны страдания, но, вероятно, она умрет быстро".
Мы с Вуди посещали групповые собрания в нашем городке. Наш брак был неустойчив, и мы обратились к этому виду человеческого общения, пытаясь найти помощь. Одна из супружеских пар на групповой встрече услышала о Нэнси, и эти люди позвонили нам. Их маленькая девочка только что умерла от лейкемии, и они хотели прийти и поделиться опытом.
Это было ужасно, но мы все же говорили, что нам нужно знать, чтобы мы могли быть приготовлены к тому моменту, когда придет смерть. Они рассказали нам все детали - как их девочка распухла от лекарств, как она потеряла волосы, как она мучилась в ужасной агонии и, наконец, умерла. Они сказали нам, чего нам следует ожидать в отношениях друг с другом и с другими членами семьи. Ничего не было сказано такого, что могло бы дать надежду.
Доктора мало-помалу взяли под контроль свирепствующую лейкемию Нэнси. На вторую неделю наступила временная ремиссия, когда препараты могли сдерживать болезнь, пока она не выплеснет свою ярость в последней, смертельной атаке. А кровавый волдырь, который они теперь описывали как "кровавую язву", покрыл всю паховую область Нэнси. Доктора сказали, что это - "вторичный эффект" лейкемии и содержит микробы, которые могут убить ее. По иронии судьбы, единственный препарат, который мог вылечить волдырь, был смертельным для большинства больных лейкемией.
Однажды вечером, когда Тереза уже легла в постель, мы с Вуди сидели за кухонным столом. Мы выплакались, и, наконец, я сказала: "Вуди, давай обратимся к Богу".
"Ты имеешь в виду, что хочешь отнести ее к "целителю верой"? - спросил он неодобрительно. ("Целители верой" (Faith Healers) - разного рода заклинатели, которые исцеляют через веру, но необязательно в Иисуса Христа. Прим. пер.)
"Разумеется, нет, - сердито ответила я. - Эти люди - сборище шарлатанов".
Вуди был изумлен. "Я подумал, что ты хочешь обратиться к Богу".
"Я говорю о молитве", - сказала я.
"Но я не знаю, как молиться".
"И я не знаю, - сказала я. - Но нам нужно что-то делать".
Он кивнул. Я взяла его за руку и, запинаясь, проговорила несколько слов: "Боже, пожалуйста, дай им найти что-нибудь, чтобы вылечить ее".
Это было такое нерешительное начало - словно я бросала гальку в гору, надеясь, что она поднимется и убежит. Но это было начало, а на следующее утро, когда мы пришли в госпиталь, доктор О'Брайен впервые улыбалась.
"Хорошие новости, - сказала она. - Из Стэнфорда приехали с лекарством, чтобы вылечить язву. Это - маленькое чудо".
Хирург в госпитале вскрыл волдырь, и затем последовали недели болезненного лечения. Однако Нэнси стало легче.
Эта первая встреча с молитвой убедила меня, что мне было доступно больше силы, чем я предполагала. Я стала молиться каждый день перед тем, как ехать к Нэнси.
Затем случилось еще кое-что. Соседка была членом Ассоциации учителей и родителей. Однажды после обеда, когда мы закончили обсуждение дел в Ассоциации, она сказала: "Ты знаешь, Линда, Бог любит тебя, и Он любит Нэнси".
Это поразило меня. Никто еще так не говорил обо мне или Нэнси. Это было чудесной новой концепцией. Бог любил меня как человека. И Бог любил Нэнси.
"Библия полна историй о том, как Иисус исцелял людей, - продолжала она. - Церковь, к которой я принадлежу, не так уж верит, что Иисус все еще исцеляет, но я верю. Я верю, что если Бог любит тебя, то Он в состоянии и исцелить тебя". Ее слова были словно свечка в темной комнате. И я ощупью стала продвигаться к ней.
За несколько лет до этого, когда я разводилась, я заказала Библию в магазине "Сере Роубак". Тогда я думала, что было бы здорово иметь в доме Библию. Теперь же я начала понимать, что Библия гораздо больше, чем "талисман на счастье". Я подошла к шкафчику в моей спальне, нашла ее и дала себе обещание, что буду читать по одной главе в день, начиная с Евангелия от Луки.
Почти сразу же один стих всплыл у меня в памяти откуда-то из прошлого. Я не знала, из какой он книги и даже из Библии ли он вообще. Но снова и снова, день за днем он словно колокольчик звенел у меня в голове: "Приходящего ко мне не изгоню вон".
Я стала больше времени проводить в молитве. Я навещала Нэнси в госпитале каждое утро, а затем, после обеда, читала одну главу и молилась, пока Тереза не возвращалась домой из школы. Это стало существенным делом в течение дня.
Однажды после обеда моя соседка спросила меня, слышала ли я о Кэтрин Кульман. "Она верит в чудеса" , - сказала она.
Я посмотрела на нее. "Не хочешь ли ты мне сказать, что ты веришь в исцеление верой? " - сказала я с сарказмом.
Она мягко улыбнулась. "Прежде чем судить, не послушаешь ли ты ее радиопрограмму? "
Я поверила ей, и на следующий день вернулась домой из госпиталя пораньше, чтобы послушать радиопрограмму в 11 часов. Мне понравилось то, что я услышала. Мисс Кульман говорила о переживании, которое она называла "новым рождением". И хотя я не понимала, о чем она говорит, это звучало правдоподобно. Мне особенно нравился ее позитивный, радостный настрой. Многие из моих друзей были негативно настроены. Один пастор, с которым мы поговорили в госпитале, даже уверял, что "смерть - это лучшее лекарство из всех возможных". Мне нужно было услышать позитивный голос, который бы указывал мне на свет, а не на тьму.
Однажды, прослушав получасовую передачу, я открыла свою Библию, чтобы прочесть главу из Луки. Так получилось, что это был рассказ о распятии Иисуса Христа. Когда я читала, великое осознание истины наполнило меня. Иисус Христос умер за меня. Именно мои грехи прибили Его к кресту. Он умер потому, что Он любил меня. Я начала плакать и всхлипывать. "О Боже, я сожалею, что Тебе пришлось умереть за меня".
И вот когда я сказала это, я почувствовала, как самый радостный свет наполнил мое внутреннее существо. Это было словно опьянение от хорошего вина, но это было в моем духе, а не в желудке. Внезапно я поняла, что это такое. Я была рождена свыше. Я сидела в гостиной на зеленой софе, крича, смеясь и плача одновременно. "Спасибо, Боже, за мое спасение. Я люблю Тебя! В течение многих лет я знала, что Ты умер за мои грехи. Теперь я знаю, что Ты умер за меня".
И в тот момент я ожила. Я стала новым творением. Все во мне изменилось. И тут же исцеление Нэнси стало больше чем маленькая свечка, мерцающая в темной комнате, - это стало гигантским огненным шаром, подобным солнцу, наполняющим мое существо. Это было возможно. Бог мог исцелить ее.
В следующие дни я прочитала Евангелие от Луки и перешла к Евангелию от Иоанна. Однажды в полдень, прослушав программу мисс Кульман и помолившись, я взяла Библию и стала читать шестую главу Иоанна. И там это и было - тот стих: "Приходящего ко мне не изгоню вон".
И вместе с этим пришло другое откровение, настолько поразительное, что я была уверена: никто не понимал этого прежде. Нигде в Новом завете нет описания того, что кто-то пришел к Иисусу за исцелением и был отослан обратно. Он исцелял всех!
Это казалось таким невозможным. Все - медицинские эксперты, мои друзья, потерявшие ребенка, - говорили, что Нэнси умрет. Не было надежды. Все же внутри меня была вера, бьющая ключом в иссушенной пустыне моей жизни. Она была маленькой, как горчичное зерно, но она была. Я знала, что это так же невозможно для меня - поверить в исцеление Нэнси, - как и обратиться к горе и повелеть ей броситься в бухту Сан-Франциско. Но разве не говорила Библия, что с Богом все возможно? Я прилепилась к этому.
Я приняла решение доверять Ему, даже если я не понимаю чего-то и это не выглядит разумным. Богу придется дать ей новую кровь, новый костный мозг. Но я решила довериться Его Слову, независимо от того, что говорят другие.
"Отец, - взмолилась я, - Ты обещал, что не прогонишь приходящего к тебе. И я прихожу к тебе с этой надеждой, я верю, что ты будешь верен Своему Слову". Это было так просто. Все, что я могла теперь сделать, - это ждать.
Через пять недель доктора позволили нам забрать Нэнси домой. "Она не здорова, - предупредили они нас. - И она не поправится. Если вам необычайно повезет, она проживет еще года полтора. Но после этого лейкемия пересилит лекарства".
Первые дни по возвращении Нэнси из госпиталя были мрачными. Через два дня после того, как мы принесли ее домой, у нее появились кровоточащие язвочки на губах. И они быстро перешли на десны и в горло. Доктора поставили диагноз, что это скарлатина с осложнениями от лекарств, которые мы давали ей и котоые могли вызвать похожие симптомы. Язва размером с ладонь в паху у Нэнси сочилась, и ее приходилось очищать три раза в день перекисью водорода. После очищения нам приходилось привязывать ее на спину в детском манеже в распластанном положении и держать электрическую лампу над язвой, чтобы высушить ее.
Медсестра приходила дважды в неделю, чтобы помочь, и постепенно дела стали идти лучше. Через шесть недель Нэнси могла уже сама немножко двигаться, но она все еще была маленькой больной девочкой.
Вуди было тяжело. Он не мог не заметить большие перемены во мне, и он не понимал этого. "Милая, ты должна следить за собой, - предупреждал он. - Ты не можешь позволять себе быть в таком взвинченном состоянии. Когда Нэнси умрет, это сломает тебя".
"Ты не понимаешь, - сказала я ему. - Я впервые могу принять ее смерть - если она произойдет. Я знаю, что Бог со мной и с ней. И более того, я верю, что Бог собирается исцелить ее".
"Я желал бы тоже верить в это, - сказал Вуди с глазами, полными слез. - Я хотел бы верить".
Однажды днем моя соседка позвонила мне, чтобы сообщить, что мисс Кульман приезжает в Лос-Анджелес, чтобы провести "служение с чудесами". Она дала мне номер телефона, где можно было получить информацию.
Женщина, занимавшаяся бронированием мест, сказала нам, что специальный перелет в Лос-Анджелес и обратно будет стоить 70 долларов. Тогда у нас не было денег, но она сказала, что внесет наши имена в список на июнь, то есть на следующий месяц, если мы сможем достать денег.
Джанет, девушка-подросток, живущая по соседству, была сиделкой у Нэнси с первых дней после рождения. Группа подростков, называвшая себя "Молодая Жизнь", собиралась у Джанет дома по вторникам вечером. Когда они узнали, что мы собираемся взять Нэнси на служение Кэтрин Кульман, они захотели поддержать нас молитвой.
В следующий вторник вечером я принесла Нэнси в квартиру Джанет, где собралось более ста подростков для изучения Библии. Они согласились, что в воскресенье, когда мы должны поехать в Лос-Анджелес, они встретятся в доме Джанет и будут поститься и молиться. Они тоже верили, что Бог исцелит ее.
За неделю до отправления я поехала во Фремонт в библейский магазин. Один приятель упомянул несколько книг, которые он хотел, чтобы я прочла, включая две книги Кэтрин Кульман: "Я верую в чудеса" и "Бог может сделать это снова". В магазине я просматривала поднос с пластиковыми закладками, чтобы купить одну для своей Библии. Я возвращалась к одной и той же и, наконец, купила ее, не обратив внимания, что за стих из Писания был напечатан на ее оборотной стороне.

По дороге домой, ведя машину на юг по автостраде Нимитц, я внезапно была переполнена чувством безнадежности. Какая же я дура! Все говорили, что Нэнси неизлечима, а я покупаю книги, наскребаю денег на билет на самолет, планируя взять ее в Лос-Анджелес на "собрание с чудесами", проводимое женщиной, которую я никогда не видела. Я начала плакать.
Свернув с автострады на дорогу "Диксон Лэндинг", я посмотрела наверх, на гору, нависающую надо мной. Это было уже больше, чем я могла вынести. Я свернула с дороги и плакала.
Когда слезы утихли, я протянула руку на соседнее сиденье, чтобы взять косметическую салфетку. При этом мое кольцо зацепилось за веревочку на маленькой закладке. Я посмотрела на стих из писания, который был помещен на пластике. Я едва могла поверить своим глазам: "Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас" (Мат.17:20).
Я посмотрела вверх на гору и почувствовала, что улыбаюсь сквозь слезы. "Убирайся с дороги, гора, Нэнси будет исцелена".
Я с трудом могла охватить взглядом огромную толпу в зале "Святыня". Нам указали на места в партере. Когда мы приехали, было тепло, и я сняла ботинки с Нэнси, попросив Вуди подержать их. Нэнси капризничала в самолете. Она не получила своего ежедневного сока и беспокоилась, и вертелась, когда мы заняли наши места. Вуди тоже был обеспокоен.
"Для тебя это нормально, - сказал он, - а я не думаю, что смогу высидеть четыре часа в церкви".
Собрание началось, и огромный хор запел. Затем мисс Кульман представила Дино. Я люблю музыку, и я была восхищена этим красивым молодым греком, который нажимал на клавиши большого концертного рояля, словно ангел, играющий на арфе.
Но Нэнси не проявляла интереса. Она вертелась и ерзала. Во время тех благоговейных моментов, когда Дино нежно касался клавиш пальцами, словно пером, Нэнси начала плакать. Сразу же я увидела служителя, стоявшего в проходе, наклонившегося к нам через людей, сидевших между нами. "Мэм, вы должны унести ребенка. Он мешает другим людям".
"Унести ее? - подумала я с негодованием. - Мы копили деньги два месяца, чтобы совершить эту поездку, и вот теперь они велят мне выйти вон".
Я взглянула на Вуди. Он кивнул. "Почему бы не погулять с ней? - прошептал он. - Затем вернешься".
Я почувствовала, как мое негодование возрастает, но я прикусила губы и перелезла через людей, сидящих между нами и проходом. Разрываемая между смущением и гневом, я вышла в холл.
Нэнси было почти два года и мне было тяжело ее носить, но я ходила взад и вперед с ней на руках, пока она, наконец, не успокоилась. Затем я вернулась на свое место. Но через несколько минут она опять начала суетиться. Снова возник служитель. На сей раз он не был слишком дружелюбным. "Мадам, - сказал он строго, - многие из этих людей проделали длинный путь и многим пожертвовали, чтобы посетить это собрание. Вы должны унести отсюда ребенка".
Что ж, я тоже проделала долгий путь. Я начала спорить, но служитель сделал резкий знак большим пальцем руки, словно говоря: "Вон, леди!" Я не хотела устраивать сцену, так что я подняла Нэнси, перешагнула через ноги сидящих и направилась в холл опять. Я была в ярости.
"И это называется христианским собранием, - пробормотала я человеку, стоявшему у двери. - Ты не можешь посетить служение с исцелением с больным ребенком, чтобы тебя не вышвырнули вон. Вот так собраньице! "
Я ходила по холлу с Нэнси на руках. Ее башмаки были у Вуди, и я не хотела ставить ее на грязный пол. Я посидела на ступеньках. Я пошла в женскую уборную. Затем расхаживала взад и вперед. Чем больше я ходила, тем больше злилась, и тем больше Нэнси ворочалась и плакала. Это не выглядело справедливым. Мы скопили деньги. Я была одной из тех, кто хотел видеть Кэтрин Кульман. И был еще Вуди, который даже не хотел ехать, и он удобно сидел на собрании, пока я бродила снаружи.
Наконец, я села снова на ступеньки. "Хорошо, Боже, - сказала я в раздражении, - если Ты собираешься сделать это, то Тебе придется сделать это в другой день, поскольку Ты даже не можешь видеть нас здесь, в холле". Я сдалась.
По активности зала я могла сказать, что исцеления уже, вероятно, начались на служении. И тут одна леди средних лет прошла по холлу. Она светилась от радости. "В чем ваша нужда?" - спросила она.
Я кивнула на Нэнси, которая ерзала и вертелась у меня на руках. "У нее лейкемия, - сказала я. - И мы не можем попасть на собрание, потому что она не сидит спокойно и мешает людям".
Женщина просто просияла. "Дорогой Иисус, мы востребуем исцеление этого ребенка. - Затем она начала благодарить Бога: - Спасибо, Господь, за исцеление этого ребенка. Я восхваляю Тебя за то, что Ты сделал ее здоровой. Я воздаю Тебе всю славу".
"Вот так дела, - подумала я, - это место полно чокнутых сегодня ". Но я не могла уйти от любви и радости той женщины. Она на самом деле имела силу верить в то, что Нэнси исцелена. Постепенно мое огорчение и возбуждение начали проходить. И пока она стояла там с поднятыми руками, восхваляя Бога, мое собственное горчичное зерно веры начало возвращаться.
"Вы знаете, там, в зале, происходит множество событий, - сказала она. - Почему бы вам не пройти туда и не постоять в дверях? Таким образом вы сможете все видеть, и если малышка начнет плакать, то вы вернетесь назад в холл".
Я едва могла поверить тому, что я увидела. Там была длинная очередь людей, идущих с обеих сторон к сцене. И все они свидетельствовали, что они были исцелены.
Нэнси, которая билась и напрягалась в моих руках, теперь затихла. Она снова и снова повторяла: "Аллилуйя!"
Аллилуйя? Где она подхватила это слово? Конечно, мы не использовали его дома. Я не слышала, чтобы кто-нибудь на собрании употреблял его. Словарный запас Нэнси был ограничен такими словами, как "мама", "папа", "горячо" и "нет".
"Я пойду на свое место", - сказала я женщине, стоящей рядом со мной. Моя спина болела от тяжести Нэнси, я устала от того, что меня толкали все эти "горы", вырастающие на моем пути. И я снова перелезла через колени и ноги и, наконец, упала на сиденье рядом с Вуди.
Спустя несколько минут Нэнси заснула у меня на коленях. Я слушала, как мисс Кульман продолжала называть исцеления, происходившие по всему залу.
Бедро. Кто-то исцеляется от серьезной болезни бедра.
Кто-то на балконе исцеляется от серьезной проблемы со спиной...
Болезнь сердца...
Лейкемия...
Лейкемия! Я отвлеклась и почти забыла о главной причине нашего пребывания на богослужении.
"Лейкемия. Кто-то исцеляется тут же от лейкемии" , - повторила мисс Кульман.
Тогда я поняла. Это была Нэнси. Я заплакала.
Я не хотела плакать. Я пообещала себе, что буду оставаться очень спокойной, даже если Нэнси исцелится. Но я не могла удержаться от слез. Я взглянула на Вуди. Он смотрел прямо перед собой, но слезы просто текли из-под его очков.
Внезапно Нэнси ударила меня в живот. Сильно. Ее голова лежала у меня на левом локте, а тело упиралось в меня. Я протянула руку и схватила ее ножки, чтобы она не ударила меня снова, но затем я почувствовала то же самое во второй раз. На сей раз я заметила, что ее ножки были неподвижны. Это был сильный удар, вышедший из глубины ее тела, который я почувствовала в своем животе.
Я посмотрела на ее лицо, обычно такое бледное. Оно было красным, румяным и покрыто бисеринками пота. Что-то происходило внутри ее тела. И в то же время я почувствовала нежное тепло и покалывание, прошедшее через меня. Я больше не могла сдерживаться: "О, спасибо, Иисус. Спасибо".
По пути в аэропорт все, что мы могли делать, - это плакать. Вуди предупредил меня, чтобы я не возбуждалась. "Если она исцелена, то время докажет это", - мудро заметил он. Я знала, что он прав, но было невозможно остановить мои слезы радости.
На следующий вторник мы снова пошли к доктору О'Брайен на плановый осмотр. Я все ей рассказала. Она внимательно слушала, а затем я заметила, как на ее глазах появились слезы. " Что с вами? " - спросила я.
"Хорошо, - сказала она, - то место, откуда, как вы описываете, пришел удар, - там находится селезенка девочки. Это один из жизненно важных органов, пораженных ее болезнью".
"Вы думаете, она была исцелена?" - спросила я.
"О, - сказала она, протягивая руку и касаясь моей руки, - я хочу верить в это всем своим сердцем".
"А почему же тогда вы не верите?" - спросила я.
"Потому, что я никогда не видела, чтобы подобное случалось, - сказала она. - Это так трудно - верить во что-то, чего вы никогда не видели. Вы можете понять это, не так ли?"
Конечно, я могла понять. Но теперь у меня были глаза, чтобы видеть то, чего у меня не было прежде. Встав и собираясь уходить, я сказала: "И, тем не менее, это случилось. Просто потому, что вы никогда не видели, как двигается гора, это не значит, что она не сдвинется".
Доктор О'Брайен похлопала Нэнси по плечу. "Нет никаких анализов, которые могут доказать это. Только время покажет, настоящее ли это исцеление или нет".
Время доказало это. День за днем цвет кожи у Нэнси все улучшался. Вернулись аппетит и подвижность. Мы сократили прием лекарств. Все анализы в течение последних четырех лет давали отрицательные результаты. В ее теле не осталось и следа от болезни.
Как бы прекрасно ни было исцеление Нэнси, исцеление в нашем доме и в нашей жизни было еще более чудесным. Давайте поговорим о горах, которые нужно передвинуть! Ситуация в нашем доме была подобна целой гряде гор - зубчатых, скалистых гор. Но после исцеления Нэнси Вуди принял Иисуса Христа как своего личного спасителя, и мы оба получили крещение Святым Духом. Наш дом, который катился к разводу, пришел в состояние божественного порядка.
Целая гора из чудес! И все это началось с веры величиной с горчичное зерно.